Жена называла его - Чудик. Иногда ласково.
     Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось.
Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал  в  какие-нибудь  истории  -
мелкие, впрочем, но досадные.
     Вот эпизоды одной его поездки.
     Получил отпуск, решил съездить к  брату  на  Урал:  лет  двенадцать  не
виделись.
     - А где блесна такая... на-подвид битюря?!- орал Чудик из кладовой.
     - Я откуда знаю?
     - Да вот же все тут лежали!- Чудик  пытался  строго  смотреть  круглыми
иссиня-белыми глазами.- Все тут, а этой, видите ли, нету.
     - На битюря похожая?
     - Ну, щучья.

     - Я ее, видно, зажарила по ошибке.
     Чудик некоторое время молчал.
     - Ну, и как?
     - Что?
     - Вкусная? Ха-ха-ха!..- Он  совсем  не  умел  острить,  но  ему  ужасно
хотелось.- Зубки-то целые? Она ж - дюралевая!..

     ...Долго собирались - до полуночи.
     А рано утром Чудик шагал с чемоданом по селу.
     -  На  Урал!  На  Урал!-  отвечал   он   на   вопрос:   куда   это   он
собрался?Проветриться надо!- При этом круглое  мясистое  лицо  его,  круглые
глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам - они его
не пугали.- На Урал!
     Но до Урала было еще далеко.
     Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему
взять билет и сесть на поезд.
     Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам -
конфет,  пряников...  Зашел  в  продовольственный  магазин,  пристроился   в
очередь. Впереди него стоял мужчина  в  шляпе,  а  впереди  шляпы  -  полная
женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
     - Представляете, насколько надо быть грубым,  бестактным  человеком!  У
него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал
ему уходить на пенсию. А этот - без году неделя руководит  коллективом  -  и
уже: "Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?" Нах-хал!
     Шляпа поддакивала.
     - Да, да... Они такие теперь. Подумаешь, склероз.  А  Сумбатыч?..  Тоже
последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
     Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не
уважал. Побаивался.
     Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада.  И
отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан.  Раскрыл  чемодан  на  полу,
стал укладывать... Что-то глянул на полу-то,  а  у  прилавка,  где  очередь,
лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка.  Этакая  зеленая  дурочка,
лежит себе, никто ее  не  видит.  Чудик  даже  задрожал  от  радости,  глаза
загорелись.  Второпях,  чтоб  его  не  опередил  кто-нибудь,   стал   быстро
соображать, как бы повеселее, поостроумнее  сказать  этим,  в  очереди,  про
бумажку.
     - Хорошо живете, граждане!- сказал он громко и весело.
     На него оглянулись.
     - У нас, например, такими бумажками не швыряются.
     Тут все немного  поволновались.  Это  ведь  не  тройка,  не  пятерка  -
пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки - нет.
     "Наверно, тот, в шляпе",- догадался Чудик.
     Решили положить бумажку на видное место на прилавке.
     - Сейчас прибежит кто-нибудь,- сказала продавщица.
     Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как
это у него легко, весело получилось: "У нас, например, такими бумажками,  не
швыряются!" Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую
бумажку  и   еще   двадцатипятирублевую   ему   дали   в   сберкассе   дома.
Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая  должна  быть  в
кармане... Сунулся в карман - нету. Туда-сюда - нету.
     - Моя была бумажка-то!- громко сказал Чудик.- Мать твою  так-то!..  Моя
бумажка-то.
     Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый  порыв  был  пойти  и
сказать: "Граждане, моя бумажка-то Я их  две  получил  в  сберкассе  -  одну
двадцатипятирублевую,  другую  полусотельную.  Одну,   двадцатипятирублевую,
сейчас разменял, а другой - нету". Но только он представил, как он  огорошит
всех этим своим заявлением, как подумают многие  "Конечно,  раз  хозяина  не
нашлось, он и решил прикарманить". Нет, не пересилить себя  -  не  протянуть
руку за проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать.
     - Да почему же я такой есть-то?- вслух  горько  рассуждал  Чудик.-  Что
теперь делать?..
     Надо было возвращаться домой.
     Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял  у
входа... И не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
     Ехал  в  автобусе  и  негромко  ругался  -  набирался  духу  предстояло
объяснение с женой.
     Сняли с книжки еще пятьдесят рублей
     Чудик, убитый своим ничтожеством, которое  ему  опять  разъясняла  жена
(она даже пару раз стукнула его шумовкой  по  голове),  ехал  в  поезде.  Но
постепенно  горечь   проходила.   Мелькали   за   окном   леса,   перелески,
деревеньки... Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории.
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в
тамбуре, курили.
     - У нас в соседней деревне один дурак тоже... Схватил головешку - и  за
матерью. Пьяный. Она бежит от него  и  кричит.  "Руки,  кричит,  руки-то  не
обожги, сынок!" О нем же и заботится... А он прет,  пьяная  харя.  На  мать.
Представляете, каким надо быть грубым, бестактным...
     - Сами придумали?- строго  спросил  интеллигентный  товарищ,  глядя  на
Чудика поверх очков.
     - Зачем?- не понял тот.- У нас за рекой, деревня Раменское...
     Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
     После поезда Чудику надо было  еще  лететь  местным  самолетом  полтора
часа. Он когда-то летал разок. Давно. Садился  в  самолет  не  без  робости.
"Неужели в нем за полтора часа ни один винтик не испортится!"- думал.  Потом
- ничего, осмелел. Попытался даже заговорить с соседом, но тот читал газету,
и так ему было интересно,  что  там,  в  газете,  что  уж  послушать  живого
человека ему не хотелось. А Чудик хотел выяснить вот что он  слышал,  что  в
самолетах дают поесть. А что-то  не  несли.  Ему  очень  хотелось  поесть  в
самолете - ради любопытства.
     "Зажилили",- решил он.
     Стал  смотреть  вниз.  Горы  облаков  внизу.  Чудик  почему-то  не  мог
определенно сказать: красиво это или нет? А кругом говорили, что "ах,  какая
красота!". Он только ощутил вдруг  глупейшее  желание  -  упасть  в  них,  в
облака, как в вату. Еще он подумал. "Почему же я  не  удивляюсь?  Ведь  подо
мной чуть ли не пять километров". Мысленно отмерил эти  пять  километров  на
земле, поставил их "на попа" - чтоб удивиться, и не удивился.
     - Вот человек!.. Придумал же,- сказал он соседу. Тот посмотрел на него,
ничего не сказал, зашуршал опять газетой.
     - Пристегнитесь ремнями!- сказала миловидная молодая женщина.- Идем  на
посадку.
     Чудик послушно  застегнул  ремень.  А  сосед  -  ноль  внимания.  Чудик
осторожно тронул его.
     - Велят ремень застегнуть.
     - Ничего,- сказал сосед Отложил газету, откинулся на спинку  сиденья  и
сказал, словно вспоминая  что-то:-  Дети  -  цветы  жизни,  их  надо  сажать
головками вниз.
     - Как это?- не понял Чудик.
     Читатель громко засмеялся и больше не стал говорить.
     Быстро стали снижаться. Вот уже  земля  -  рукой  подать,  стремительно
летит назад. А толчка все нет. Как  потом  объяснили  знающие  люди,  летчик
"промазал". Наконец толчок, и всех  начинает  так  швырять,  что  послышался
зубовный стук и скрежет. Это читатель с газетой  сорвался  с  места,  боднул
Чудика лысой головой, потом приложился к  иллюминатору,  потом  очутился  на
полу. За все это время он не издал  ни  одного  звука.  И  все  вокруг  тоже
молчали - это поразило Чудика. Он тоже молчал. Стали. Первые, кто опомнился,
глянули в иллюминаторы и обнаружили, что самолет - на картофельном поле.  Из
пилотской кабины вышел мрачноватый летчик и пошел к выходу. Кто-то осторожно
спросил его.
     - Мы, кажется, в картошку сели?
     - Что, сами не видите,- ответил летчик.
     Страх схлынул, и наиболее веселые уже пробовали робко острить.
     Лысый читатель искал свою искусственную челюсть. Чудик отстегнул ремень
и тоже стал искать.
     - Эта?!- радостно воскликнул он, И подал.
     У читателя даже лысина побагровела.
     - Почему обязательно надо руками трогать?- закричал он шепеляво.
     Чудик растерялся.
     - А чем же?..
     - Где я ее кипятить буду?! Где?!
     Этого Чудик тоже не знал.
     - Поедемте  со  мной?-  предложил  он.-  У  меня  тут  брат  живет.  Вы
опасаетесь, что я туда микробов занес? У меня их нету...
     Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать.
     В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:

     "Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь.
Васятка".

     Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
     - Составьте иначе. Вы - взрослый человек, не в детсаде.
     - Почему?- спросил Чудик.- Я ей всегда так пишу в письмах. Это  же  моя
жена!.. Вы, наверно, подумали...
     - В письмах можете писать что угодно, а телеграмма - это вид связи. Это
открытый текст.
     Чудик переписал.

     "Приземлились. Все в порядке. Васятка".

     Телеграфистка сама исправила  два  слова:  "Приземлились"  и  "Васятка"
Стало: "Долетели. Василий".
     - "Приземлились". Вы что, космонавт, что ли?
     - Ну, ладно,- сказал Чудик.- Пусть так будет.
     ...Знал Чудик, есть у него брат Дмитрий, трое племянников... О том, что
должна еще быть сноха, как-то не думалось. Он никогда не видел ее. А  именно
она-то, сноха, все испортила, весь отпуск. Она  почему-то  сразу  невзлюбила
Чудика.
     Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:

     Тополя-а-а...

     Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:
     - А можно не орать? Вы же не на вокзале, верно?- И хлопнула дверью.
     Брату Дмитрию стало неловко.
     - Это... там ребятишки спят. Вообще-то она хорошая.
     Еще выпили. Стали вспоминать молодость, мать, отца.
     - А помнишь?- радостно спрашивал  брат  Дмитрий.-  Хотя,  кого  ты  там
помнишь! Грудной был. Меня оставят с тобой, а я тебя зацеловывал.  Один  раз
ты посинел даже. Попадало мне за это. Потом уже не стали  оставлять.  И  все
равно, только отвернутся, я около тебя - опять целую.  Черт  знает,  что  за
привычка  была.  У  самого-то  еще  сопли  по  колена,  а  уж...  это...   с
поцелуями...
     - А помнишь?!- тоже вспомнил Чудик.- Как ты меня...
     - Вы прекратите орать?-  опять  спросила  Софья  Ивановна  совсем  зло,
нервно.- Кому нужно слушать эти ваши разные сопли  да  поцелуи?  Туда  же  -
разговорились.
     - Пойдем на улицу,- сказал Чудик. Вышли на улицу, сели на крылечке.
     - А помнишь?- продолжал Чудик.
     Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал  колотить
кулаком по колену.
     - Вот она, моя жизнь!  Видел?  Сколько  злости  в  человеке!..  Сколько
злости!
     Чудик стал успокаивать брата.
     - Брось, не расстраивайся. Не надо. Никакие они не злые, они - психи. У
меня такая же.
     - Ну чего вот невзлюбила?!! За што? Ведь она невзлюбила  тебя...  А  за
што?
     Тут только понял Чудик, что -  да,  невзлюбила  его  сноха.  А  за  что
действительно?
     - А вот за то, што ты - никакой не ответственный, не руководитель. Знаю
я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных. А сама-то  кто!  Буфетчица  в
управлении, шишка на ровном  месте.  Насмотрится  там  и  начинает..  Она  и
меня-то тоже ненавидит - что я не ответственный, из деревни.
     - В каком управлении-то?
     - В этом... горно... Не выговорить сейчас. А зачем выходить  было?  Што
она, не знала, што ли?
     Тут и Чудика задело за живое.
     - А в чем дело, вообще-то?- громко спросил он, не брата, кого-то  еще.-
Да если хотите знать, почти все знаменитые люди  вышли  из  деревни.  Как  в
черной рамке, так смотришь -выходец из деревни. Надо газеты читать!.. Што ни
фигура, понимаешь, так - выходец, рано пошел работать
     - А сколько я ей доказывал в деревне-то люди лучше, незаносистые.
     - А Степана-то Воробьева помнишь? Ты ж знал его.
     - Знал, как же.
     - Уже там куда деревня!..  А  -  пожалуйста:  Герой  Советского  Союза.
Девять танков уничтожил. На таран шел. Матери его теперь  пожизненно  пенсию
будут шестьдесят рублей платить. А разузнали только недавно, считали  -  без
вести...
     - А Максимов Илья!.. Мы ж вместе уходили. Пожалуйста  -  кавалер  Славы
трех степеней. Но про Степана ей не говори .. Не надо.
     - Ладно. А этот-то!..
     Долго еще шумели возбужденные братья. Чудик даже ходил около крыльца  и
размахивал руками.
     - Деревня, видите ли!.. Да там  один  воздух  чего  стоит!  Утром  окно
откроешь - как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его - до того  свежий  да
запашистый, травами разными пахнет, цветами разными...
     Потом они устали.
     - Крышу-то перекрыл?- спросил старший брат негромко.
     - Перекрыл.- Чудик тоже тихо вздохнул -Веранду построил - любо глядеть.
Выйдешь вечером на веранду.. начинаешь фантазировать: вот бы  мать  с  отцом
были бы живые, ты бы с ребятишками приехал - сидели бы все на веранде, чай с
малиной попивали. Малины нынче уродилось пропасть. Ты, Дмитрий, не ругайся с
ней, а то она хуже невзлюбит. А я как-нибудь поласковей буду, она,  глядишь,
отойдет.
     - А ведь сама из деревни! - как-то тихо и  грустно  изумился  Дмитрий.А
вот... Детей замучила, дура одного на пианинах замучила, другую  в  фигурное
катание записала. Сердце кровью обливается, а - не скажи, сразу ругань.
     - Ммх!..- опять возбудился Чудик.- Никак не  понимаю  эти  газеты  вот,
мол, одна такая работает в магазине - грубая. Эх, вы!.. а она домой придет -
такая же. Вот где горе-то! И я не понимаю!- Чудик тоже  стукнул  кулаком  по
колену.- Не понимаю: почему они стали злые?
     Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не  было;  брат  Дмитрий
ушел на работу, сноха тоже, дети,  постарше,  играли  во  дворе,  маленького
отнесли в ясли.
     Чудик прибрал постель, умылся и стал  думать,  что  бы  такое  приятное
сделать снохе. Тут на глаза ему попалась  детская  коляска.  "Эге!-  подумал
Чудик.- Разрисую-ка я ее". Он дома так разрисовал  печь,  что  все  дивились
Нашел ребячьи краски, кисточку и  принялся  за  дело.  Через  час  все  было
кончено; коляску не узнать. По верху колясочки  Чудик  пустил  журавликов  -
стайку уголком, по низу - цветочки разные,  травку-муравку,  пару  петушков,
цыпляток... Осмотрел коляску со всех сторон - загляденье.  Не  колясочка,  а
игрушка. Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.
     -  А  ты   говоришь   -   деревня.   Чудачка.-   Он   хотел   мира   со
снохой.Ребеночек-то как в корзиночке будет.
     Весь день Чудик  ходил  по  городу,  глазел  на  витрины.  Купил  катер
племяннику, хорошенький такой катерок,  белый,  с  лампочкой.  "Я  его  тоже
разрисую",- думал.
     Часов в 6 Чудик пришел к брату. Взошел на крыльцо и услышал,  что  брат
Дмитрий ругается с женой. Впрочем, ругалась  жена,  а  брат  Дмитрий  только
повторял:
     - Да ну, что тут!.. Да ладно... Сонь... Ладно уж...
     - Чтоб завтра же этого дурака не было здесь!- кричала Софья  Ивановна.-
Завтра же пусть уезжает!
     - Да ладно тебе!.. Сонь...
     - Не ладно! Не ладно! Пусть  не  дожидается  -  выкину  его  чемодан  к
чертовой матери, и все!
     Чудик поспешил сойти с крыльца... А дальше не знал, что  делать.  Опять
ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень  больно.  И  страшно.
Казалось: ну, теперь  все,  зачем  же  жить?  И  хотелось  куда-нибудь  уйти
подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
     -  Да  почему  же  я  такой  есть-то?-  горько  шептал   он,   сидя   в
сарайчике.Надо бы догадаться:  не  поймет  ведь  она,  не  поймет  народного
творчества.
     Он досидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело. Потом пришел  брат
Дмитрий. Не удивился - как будто знал, что брат Василий  давно  уж  сидит  в
сарайчике.
     - Вот...- сказал он.- Это... опять расшумелась. Коляску-то...  не  надо
бы уж.
     - Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.
     Брат Дмитрий вздохнул... И ничего не сказал.
     Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной  дождик.  Чудик  вышел  из
автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле - в одной  руке
чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:

     Тополя-а а, тополя а...

     С одного края небо уже  очистилось,  голубело,  и  близко  где-то  было
солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужи; в них вздувались и
лопались пузыри.
     В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал. Звали  его  -  Василий
Егорыч  Князев.  Было  ему  тридцать  девять  лет  от   роду.   Он   работал
киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом.