Читать сказки и рассказы Виктора Драгунского: "Тиха украинская ночь":

 "ТИХА УКРАИНСКАЯ НОЧЬ..."

Наша преподавательница литературы Раиса Ивановна заболела. И вместо нее к нам пришла Елизавета Николаевна. Вообще-то Елизавета Николаевна занимается с нами географией и естествознанием, но сегодня был исключительный случай, и наш директор упросил ее заменить захворавшую Раису Ивановну. 
Вот Елизавета Николаевна пришла. Мы поздоровались с нею, и она уселась за учительский столик. Она, значит, уселась, а мы с Мишкой стали продолжать наше сражение - у нас теперь в моде военно-морская игра. К самому приходу Елизаветы Николаевны перевес в этом матче определился в мою пользу: я уже протаранил Мишкиного эсминца и вывел из строя три его подводные лодки. Теперь мне осталось только разведать, куда задевался его линкор. Я пошевелил мозгами и уже открыл было рот, чтобы сообщить Мишке свой ход, но Елизавета Николаевна в это время заглянула в журнал и произнесла: 
- Кораблев! 
Мишка тотчас прошептал: 
- Прямое попадание! 
Я встал. 
Елизавета Николаевна сказала: 
- Иди к доске! 
Мишка снова прошептал: 
- Прощай, дорогой товарищ! 
И сделал "надгробное" лицо. 
А я пошел к доске. Елизавета Николаевна сказала: 
- Дениска, стой ровнее! И расскажи-ка мне, что вы сейчас проходите по литературе. 
- Мы "Полтаву" проходим, Елизавета Николаевна, - сказал я. 
- Назови автора, - сказала она; видно было, что она тревожится, знаю ли я. 
- Пушкин, Пушкин, - сказал я успокоительно. 
- Так, - сказала она, - великий Пушкин, Александр Сергеевич, автор замечательной поэмы "Полтава". Верно. Ну, скажи-ка, а ты какой-нибудь отрывок из этой поэмы выучил? 
- Конечно, - сказал я, 
- Какой же ты выучил? - спросила Елизавета Николаевна. 
- "Тиха украинская ночь..." 
- Прекрасно, - сказала Елизавета Николаевна и прямо расцвела от удовольствия. - "Тиха украинская ночь..." - это как раз одно из моих любимых мест! Читай, Кораблев. 
Одно из ее любимых мест! Вот это здорово! Да ведь это и мое любимое место! Я его, еще когда маленький был, выучил. И с тех пор, когда я читаю эти стихи, все равно вслух или про себя, мне всякий раз почему-то кажется, что хотя я сейчас и читаю их, но это кто-то другой читает, не я, а настоящий-то я стою на теплом, нагретом за день деревянном крылечке, в одной рубашке и босиком, и почти сплю, и клюю носом, и шатаюсь, но все-таки вижу всю эту удивительную красоту: и спящий маленький городок с его серебряными тополями; и вижу белую церковку, как она тоже спит и плывет на кудрявом облачке передо мною, а наверху звезды, они стрекочут и насвистывают, как кузнечики; а где-то у моих ног спит и перебирает лапками во сне толстый, налитой молоком щенок, которого нет в этих стихах. Но я хочу, чтобы он был, а рядом на крылечке сидит и вздыхает мой дедушка с легкими волосами, его тоже нет в этих стихах, я его никогда не видел, он погиб на войне, его нет на свете, но я его так люблю, что у меня теснит сердце... 
- Читай, Денис, что же ты! - повысила голос Елизавета Николаевна. 
И я встал поудобней и начал читать. И опять сквозь меня прошли эти странные чувства. Я старался только, чтобы голос у меня не дрожал. 

...Тиха украинская ночь. 
Прозрачно небо. Звезды блещут. 
Своей дремоты превозмочь 
Не хочет воздух. Чуть трепещут 
Сребристых тополей листы. 
Луна спокойно с высоты 
Над Белой церковью сияет... 

- Стоп, стоп, довольно! - перебила меня Елизавета Николаевна. - Да, велик Пушкин, огромен! Ну-ка, Кораблев, теперь скажи-ка мне, что ты понял из этих стихов? 
Эх, зачем она меня перебила! Ведь стихи были еще здесь, во мне, а она остановила меня на полном ходу. Я еще не опомнился! Поэтому я притворился, что не понял вопроса, и сказал: 
- Что? Кто? Я? 
- Да, ты. Ну-ка, что ты понял? 
- Все, - сказал я. - Я понял все. Луна. Церковь. Тополя. Все спят. 
- Ну... - недовольно протянула Елизавета Николаевна, - это ты немножко поверхностно понял... Надо глубже понимать. Не маленький. Ведь это Пушкин... 
- А как, - спросил я, - как надо Пушкина понимать? - И я сделал недотепанное лицо. 
- Ну давай по фразам, - с досадой сказала она. - Раз уж ты такой. "Тиха украинская ночь..." Как ты это понял? 
- Я понял, что тихая ночь. 
- Нет, - сказала Елизавета Николаевна. - Пойми же ты, что в словах "Тиха украинская ночь" удивительно тонко подмечено, что Украина находится в стороне от центра перемещения континентальных масс воздуха. Вот что тебе нужно понимать и знать, Кораблев! Договорились? Читай дальше! 
- "Прозрачно небо", - сказал я, - небо, значит, прозрачное. Ясное. Прозрачное небо. Так и написано: "Небо прозрачно". 
- Эх, Кораблев, Кораблев, - грустно и как-то безнадежно сказала Елизавета Николаевна. - Ну что ты, как попка, затвердил: "Прозрачно небо, прозрачно небо". Заладил. А ведь в этих двух словах скрыто огромное содержание. В этих двух, как бы ничего не значащих словах Пушкин рассказал нам, что количество выпадающих осадков в этом районе весьма незначительно, благодаря чему мы и можем наблюдать безоблачное небо. Теперь ты понимаешь, какова сила пушкинского таланта? Давай дальше. 
Но мне уже почему-то не хотелось читать. Как-то все сразу надоело. И поэтому я наскоро пробормотал: 

...Звезды блещут. 
Своей дремоты превозмочь 
Не хочет воздух... 

- А почему? - оживилась Елизавета Николаевна. 
- Что почему? - сказал я. 
- Почему он не хочет? - повторила она. 
- Что не хочет? 
- Дремоты превозмочь. 
- Кто? 
- Воздух. 
- Какой? 
- Как какой - украинский! Ты ведь сам только сейчас говорил: "Своей дремоты превозмочь не хочет воздух..." Так почему же он не хочет? 
- Не хочет, и все, - сказал я с сердцем. - Просыпаться не хочет! Хочет дремать, и все дела! 
- Ну нет, - рассердилась Елизавета Николаевна и поводила перед моим носом указательным пальцем из стороны в сторону. Получалось, как будто она хочет сказать: "Эти номера у вашего воздуха не пройдут". - Ну нет, - повторила она. - Здесь дело в том, что Пушкин намекает на тот факт, что на Украине находится небольшой циклонический центр с давлением около семисот сорока миллиметров. А как известно, воздух в циклоне движется от краев к середине. И именно это явление и вдохновило поэта на бессмертные строки: "Чуть трепещут, м-м-м... м-м-м, каких-то тополей листы!" Понял, Кораблев? Усвоил! Садись! 
И я сел. А после урока Мишка вдруг отвернулся от меня, покраснел и сказал: 
- А мое любимое - про сосну: "На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна..." Знаешь? 
- Знаю, конечно, - сказал я. - Как не знать? 
Я выдал ему "научное" лицо. 
- "На севере диком" - этими словами Лермонтов сообщил нам, что сосна, как ни крути, а все-таки довольно морозоустойчивое растение. А фраза "стоит на голой вершине" дополняет, что сосна к тому же обладает сверхмощным стержневым корном... 
Мишка с испугом глянул на меня. А я на него. А потом мы расхохотались. И хохотали долго, как безумные. Всю перемену.