Поиск

Василий Шукшин. Читать и слушать рассказы.

На кладбище

Родительская категория: Детские рассказы Категория: Шукшин Василий Макарович Опубликовано: 20 Февраль 2015
Просмотров: 6889
  • Автор: Василий Шукшин
  • Рассказ: На кладбище
  • Тип: mp3, текст
  • Исполнитель: Аксентюк Валентин
  • Слушать рассказ online

Читать Рассказ:

Василий Шукшин. На кладбище

Ах,  славная, славная  пора!.. Теплынь.  Ясно.  Июль  ме-сяц... Макушка
лета. Где-то робко ударили  в колокол... И звук его --  медленный, чистый --
поплыл в ясной глубине и высоко умер. Но не грустно, нет.

     ...Есть за людьми, я заметил, одна странность: любят  в такую вот милую
сердцу пору зайти на кладбище и посидеть час-другой. Не в дождь, не в хмарь,
а когда на  земле вот так  --  тепло и покойно. Как-то, наверно, объясняется
эта странность. Да и странность ли это? Лично меня влечет на кладбище вполне
определенное  желание:  я  люблю там  ду-мать.  Вольно  и как-то  неожиданно
думается  среди этих хол-миков. И еще: как  бы там ни думал, а все -- как по
краю об-рыва идешь:  под ноги  жутко глянуть.  Мысль шарахается  то вбок, то
вверх, то вниз, на два  метра. Но кресты, как руки деревянные, растопырились
и стерегут свою тайну. Стран-но как раз другое: странно, что  сюда доносятся
гудки ав-томобилей,  голоса  людей... Странно,  что в  каких-нибудь двухстах
метрах улица, и там продают газеты,  вино, какой-нибудь амидопирин... Я один
раз  слышал,  как  по  улице  проскакал  конный  наряд  милиции  --  вот  уж
странно-то!
     ...Сидел я вот  так на кладбище в большом городе, заду-мался. Задумался
и не услышал, как сзади подошли. Услы-шал голос:
     -- Ты чего тут, сынок? Это моя могилка-то.
     Оглянулся, стоит старушка, смотрит мирно.
     -- Моя могилка-то, -- сказала она еще.
     Я вскочил со скамеечки... Смутился чего-то.
     -- Извините...
     -- Да что же?..  Садись, --  она села на скамеечку и пока-зала рядом  с
собой. -- Садись, садись. Я думаю, может, ты перепутал могилки.
     Я сел.
     --  Сынок у  меня тут, -- сказала она,  глядя на ухоженную могилку.  --
Сынок... Спит, -- она молча поплакала, молча же вытерла концом платка слезы,
вздохнула. Все  это  она  проделала привычно, деловито...  Видно, горе ее --
давнее, стало постоянным, и она привыкла с ним жить.
     -- А  ты чего? -- спросила старушка, повернувшись ко  мне. -- Тоже есть
тут кто-нибудь?
     -- Нет... я так. Зашел просто... Зашел отдохнуть.
     Старушка с любопытством и более внимательно посмот-рела на меня.
     -- Тут рази отдыхают...
     -- А  что? -- я  все  боялся  как-нибудь  не  так  сказать,  как-нибудь
неосторожно сказать. -- Тут-то и отдохнуть. Поду-мать.
     --  Оно  так, -- согласилась  старушка. -- Только  дума-то тут... вишь,
какая? Мне надо  там лежать-то, мне, а  не  ему,  -- она повернулась опять к
могилке. -- Мне надо лежать  там, а он бы приходил да сидел  тут -- мне бы и
спокойней было. Куда лучше! Только... не нам это решать дадено, вот беда.
     -- Давно схоронили?
     -- Давно. Семь лет уж.
     -- Болел?
     Старушка не ответила на это. Долго молчала, слегка  по-качивала головой
--  вверх-вниз. Когда я  пригляделся потом, понял, что  у нее  это почти все
время -- покачивает головой.
     -- Двадцать четыре годочка всего и пожил, -- сказала ста-рушка покорно.
Еще помолчала. -- Только жить начинать, а он вот... завалился туда... А тут,
как  хошь,  так  и  живи, --  она  опять  поплакала, опять  вытерла слезы  и
вздохнула. И повернулась ко мне. -- Неладно живете, молодые, ох нелад-но, --
сказала  она вдруг,  глядя на меня ясными умытыми глазами. --  Вот  расскажу
тебе одну  историю, а ты  уж как  знаешь: хошь  верь, хошь не верь. А все --
послушай да по-думай, раз уж ты думать любишь. Никуда не торописся?
     -- Нет.
     -- Вот тут у нас, на Мочишшах... Ты здешный ли?
     -- Нет.
     -- А-а. У нас  тут, на  окраинке,  место  зовут -- Мочишши, там военный
городок, военные стоят. А там тоже есть клад-бище, но оно старое, там теперь
не  хоронют. Раньше хоро-нили.  И  вот стоял один  солдат на посту... А дело
ночное,  темное. Ну, стоит и  стоит, его дело такое.  Только вдруг  слы-шит,
кто-то  на  кладбище плачет.  По  голосу  -- женщина пла-чет.  Да так горько
плачет, так жалко. Ну, он мог там,  видно, позвонить куда-то, однако звонить
он не стал, а подождал другого, кто его сменяет-то, другого  солдата. Ну-ка,
гово-рит, послушай: может, мне кажется?  Тот  послушал -- пла-чет. Ну, тогда
пошел  тот, который  сменился-то, разбудил командира. Так и так, мол, плачет
какая-то  женщина на кладбище. Командир  сам пришел  на пост, сам  послушал:
плачет. То затихнет, а то опять  примется плакать.  Тогда ко-мандир  пошел в
казарму, разбудил солдат  и  говорит: так, мол, и  так,  на  кладбище плачет
какая-то  женщина,  надо уз-нать,  в  чем  дело  -- чего  она там плачет. На
кладбище  давно никого  не  хоронют, подозрительно,  мол...  Кто хочет? Один
выискался: пойду, говорит. Дали ему  оружию, на случай че-го,  и  он  пошел.
Приходит  он на кладбище, плач  затих... А темень, глаз коли. Он спрашивает:
есть тут кто-нибудь жи-вой? Ему откликнулись из темноты: есть, мол. Подходит
женщина...  Он  ее, солдат-то,  фонариком было  осветил -- хотел  разглядеть
получше.  А она говорит: убери фонарик-то,  убери. И  оружию, говорит, зря с
собой взял. Солдатик оро-бел... "Ты плакала-то?" -- "Я плакала". "А  чего ты
пла-чешь?" -- "А об вас, говорит, плачу, об молодом поколении. Я есть земная
божья мать и плачу об вашей непутевой жиз-ни. Мне жалко вас. Вот иди и скажи
так, как я тебе сказа-ла".  "Да я  же комсомолец! -- это солдатик-то ей.  --
Кто  же  мне  поверит, что  я тебя видел? Да и я-то, --  говорит, -- не верю
тебе". А она  вот так  вот  прикоснулась  к  ему, --  и  ста-рушка  легонько
коснулась ладошкой моей спины,  -- и гово-рит: "Пове-ерите".  И  -- пропала,
нету ее. Солдатик вернул-ся к своим и рассказывает, как было дело -- кого он
видал.  Там его,  знамо дело,  обсмеяли.  Как  же!..  --  старушка  сказа-ла
последние  слова  с горечью.  И помолчала обиженно.  И  еще сказала  тихо  и
горестно: -- Как же  не обсмеют! Об-смею-ут.  Вот. А когда  солдатик зашел в
казарму-то  -- на  свет-то,  -- на  гимнастерке-то образ божьей  матери. Вот
та-кой вот, --  старушка показала  свою ладонь, ладошку.  -- Да такой ясный,
такой ясный!..
     Так это  было неожиданно  -- с  образом-то -- и  так она сильно,  зримо
завершала свою историю, что встань она сей-час  и уйди,  я бы снял пиджак  и
посмотрел -- нет ли и там чего. Но  старушка сидела рядом  и тихонько кивала
головой. Я ничего не спросил, никак не показал, поверил я в  ее исто-рию, не
поверил, охота  было,  чтоб она  еще  что-нибудь  рас-сказала.  И  она точно
угадала это  мое желание: повернулась ко мне и заговорила. И тон ее был  уже
другой -- наш, сего-дняшний.
     -- А другой у меня сын, Минька, тот с женами закружил-ся, кобель такой:
меняет их без конца. Я говорю: да чего ты их меняешь-то, Минька? Чего ты все
выгадываешь-то? Все они  нонче одинаковые,  меняй  ты их, не меняй. Шило  на
мыло менять? Сошелся тут с одной, ребеночка нажили... Ну, думаю, будут жить.
Нет,  опять  не ложилось.  Опять, говорит, не в  те  ворота  заехал.  Ах ты,
господи-то!  Беда   прямо.   Ну,   по-жил   один  сколько-то,   подвернулась
образованная,  лаборанка, увезла его  к черту на  рога,  в Фергану какую-то.
Пишут  мне оттудова: "Приезжай, дорогая мамочка, погостить к  нам". Старушка
так умело и  смешно передразнивала  этих молодых в  Фергане, что я  невольно
засмеялся, и, спохватив-шись, что мы на кладбище,  прихлопнул смех ладошкой.
Но  старушку,  кажется,  даже  воодушевил мой смех.  Она  с  боль-шей охотой
продолжала  рассказывать. -- Ну, я и разлысила лоб-то -- поехала.  Приехала,
погостила... Дура старая, так мне и надо -- поперлась!
     -- Плохо приняли, что ли?
     --  Да  сперва  вроде  ничего...  Ведь я  же не  так  поехала-то,  я же
деньжонок с собой повезла. Вот дура-то  старая,  ну не дура  ли?! Ну и  пока
деньжонки-то  были, она ласковая  была,  потом деньжонки-то кончились,  она:
"Мамаша, кто же так оладьи пекет!" -- "Как кто? -- говорю. -- Все так пекут.
А че-го  не  так-то?". Дак она набралась совести  и давай  меня  учить,  как
оладушки  пекчи. Ты,  говорит, масла  побольше в  сковородку-то,  масла.  Да
сколько же тебе, матушка, тада масла-то  надо? Полкило на день? И потом, они
же черные будут, когда масла-то много, не пышные, какие же  это ола-дьи. Ну,
и взялись друг дружку учить. Я ей слово, она мне -- пять. Иди их переговори,
молодых-то: черта с рогами заму-чают своими убеждениями, прости, господи, не
к месту по-мянула рогатого. Где же мне набраться таких убеждениев? А мужа не
кормит! Придет,  бедный, нахватается чего попа-ди, и все.  А то и вовсе:  я,
говорит, в столовку забежал. Ах ты, думаю, образованная!  Вертихвостки вы, а
не  образован-ные, --  старушка  помолчала  и  еще  добавила  с  сердцем: --
Прокломации! Только подолом  трясти умеют. Как же это так-то? -- повернулась
она ко мне. -- Вот и знают много, и вроде и понимают все на свете, а жить не
умеют. А?
     -- Да где они там  знают много! -- сказал  я  тоже со зло-стью.  -- Там
насчет знаний-то... конь не валялся.
     -- Да вон по сколь годов учатся!
     -- Ну и что? Как учатся, так и знают. Для знаний, что ли, учатся-то?
     --  Ну да, в  колхозе-то неохота  работать, -- согласилась старушка. --
Господи, господи... Вот жизнь  пошла! Лишь ба день  урвать, а там хоть трава
не расти.
     Мы долго  молчали. Старушка ушла  в свои  думы, они пригнули  ее ниже к
земле, спина сделалась совсем покатой; она не  шевелилась, только голова все
покачивалась и по-качивалась.
     Опять где-то  звякнул колокол. Старушка  подняла голо-ву, посмотрела  в
дальний  конец  кладбища,  где  стояла  в  де-ревьях  маленькая  заброшенная
церковка, сказала негромко:
     -- Сорванцы.
     -- Ребятишки, что ли?
     -- Да ну, лазиют  там...  Пойду  палкой  попру, -- старушка  поднялась,
посмотрела на меня. -- Ты один-то не сиди тут больше, а то мне как-то... все
думать буду: сидит кто-то воз-ле моей могилки. Не надо.
     -- Нет, я тоже пойду. Хватит.
     -- Ага.  А то все  как-то думается... --  вроде извиняясь, еще  сказала
старушка. И пошла по дорожке, совсем малень-кая, опираясь на свою палочку. А
шла все же податливо, скоро. Я посмотрел ей вслед и пошел своей дорогой.

Яндекс.Метрика