Поиск

Анатолий Алексин. Читать рассказы и повести Алексина для детей

Говорит седьмой этаж

Родительская категория: Детские рассказы Категория: Анатолий Алексин Опубликовано: 13 Апрель 2015
Просмотров: 7658

Анатолий Алексин
Говорит седьмой этаж

ПЕСНЯ ПОД ОКНОМ

Ровно в девять утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.

Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?

Из коридора послышался ворчливый голос соседки:

— В воскресенье поспать не дадут!

— Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! — возразил голос шофера Васи Кругляшкина.

Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой — это отнимало слишком много времени и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».

Ленька выглянул в окно… Вот это новость! Почти на самую верхушку старого деревянного столба взобрался новенький, блестящий громкоговоритель. Где-то там, внутри репродуктора, умещались и певцы-солисты, и целые хоры, и духовые оркестры…

Казалось, что ветхий, покосившийся столб гордо приосанился и даже чуть-чуть выпрямился: его еще никогда не использовали для таких высоких и торжественных целей. То он был стойкой футбольных ворот, то на него наклеивали разные объявления, а то обматывали вокруг него веревки, на которых сушилось белье… Ну, а сегодня с утра старый деревянный столб пел, и декламировал, и гремел маршами. Откуда-то сверху, из-под самой крыши, к столбу тянулись струнами натянутые провода.

Ленька был поражен: кажется, впервые за много лет во дворе произошло событие, о котором он не знал заранее. Скорей в коридор, к телефону…

С кухни тянуло сухим, неприятно щекочущим теплом газовых конфорок.

По-воскресному торопливо и весело стучали ножи: мама и две соседки склонились над своими столиками.

Шофер Вася Кругляшкин, поставив ногу на перевернутый таз, доводил до немыслимого блеска свои новые желтые полуботинки.

— От вашего гуталина невозможно дышать, — процедила ворчливая соседка.

Это было очень странно: Вася даже не притрагивался к гуталину — он натирал свои ботинки кусочком старого, выцветшего коврика, который, по его словам,

«когда-то был персидским».

Не желая омрачать настроения, Вася подчинился и вышел в коридор.

— Здорово, Леонид!

Всех ребят в доме Вася называл полными, «взрослыми» именами: Леонид, Татьяна, Ефим… Хотя самого шофера ребята запросто именовали Васей.

Как только Ленька коснулся трубки, соседка тотчас сообщила:

— А я вот была недавно в одном доме, так там детям вообще не разрешают подходить к телефону!

Ленька набрал номер и три раза отчетливо произнес:

— БОДОПИШ! БОДОПИШ! БОДОПИШ!

— Вот видите: начал выражаться! — обрадовалась соседка. Вася Кругляшкин не вытерпел:

— Он не выражается! БОДОПИШ — это, если на то пошло, сокращенное слово:

«Боевой домовой пионерский штаб»!

— Вот именно: «домовой»! — не сдавалась соседка. — Все они — сорванцы и домовые!

 

БОДОПИШ ЗАСЕДАЕТ

Троекратно повторенное слово «БОДОПИШ» означало сигнал немедленного сбора.

Ленька мог бы и попросту сказать:

«Скорей приходите во двор!» Но это было не так интересно, К тому же он заметил, что в ответ на такое обычное приглашение ребята не особенно торопились. Ну, а таинственный сигнал действовал совсем иначе: он заставлял немедленно срываться с места, забывая обо всем.

Уже через пять минут три члена «Боевого домового пионерского штаба»Владик, Тихая Таня и сам Ленька— были в условленном месте — за дровяным сараем.

Не хватало только Фимы Трошина.

— Всегда он опаздывает! — удивляясь такой странной привычке, пожал плечами Ленька.

Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:

— Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..

Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.

— С пьянством надо бороться! — отрезал Ленька.

Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.

Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.

Продолжая читать, она сказала:

— Фимин отец — вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…

— Так это уж когда было! — возразил Ленька.

— Значит, до сих пор переживает.

— Ладно! Начнем без Фимы, — сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?

Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.

Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:

— Это? Оркестр…

— Да! У нас во дворе — музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!

Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!

— Я и доложу! — всполошился Владик. — И доложу! — Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. — Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!

— Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:

— Не бандуру, а виолончель.

— Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!

— Ага, понятно, — сказал Ленька. — Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?

— Да нет, — возразил Владик, — все было наоборот!

— Что — наоборот?

— Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» — Ну, а Вася?

— Ловил.

— И что же?

— Поймал! — Врешь ты все!

— Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, — подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.

«Заземление!» — говорит. И так это у него все быстро получалось!..

— У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят — просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.

— Копал! Я сам видел: копал! А потом…— Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. — А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…

Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.

— Совсем заврался! — махнул рукой Ленька. — Ну, что он мог оттуда доставать?

Она же внутри пустая, эта виолончель!

— Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.

— Гроб с музыкой! — засмеялся Ленька.

— Очень остроумно, — не отрывая глаз от книги, заметила Таня.

— Та-ак… Значит, новенький? Двух месяцев не прошло, как въехал, — и уже распоряжается! — Ленька отшвырнул ногой кусок кирпича. — Тогда мы объявим этому репродуктору бойкот! Не будем его слушать!

— Уши затыкать, что ли? — не понял Владик. Тихая Таня подняла на Леньку удивленные глаза и перевернула страницу:

— А по-моему, надо его использовать, этот репродуктор. Свои передачи устраивать. Как по настоящему радио!

— Правильно! — подхватил Ленька. И радостно забегал вдоль сарая. — Устроим свою радиостанцию! Концерты, беседы всякие, передачи для родителей… Я так и хотел! А потом будем на вопросы радиослушателей отвечать… если сумеем…

Так было всегда. Тихая Таня молчала-молчала, а потом вдруг высказывала самые дельные предложения, но коротко, в какой-нибудь одной фразе. Ленька тут же, на лету, подхватывал Танину идею, развивал ее — и через полчаса всем уже казалось, что это он, Ленька, все придумал. Да и сам он искренне в это верил.

— Прямо каждый день будем передачи устраивать! — торжествовал Ленька. — И утром и вечером!..

— Может быть, и ночью тоже? — спокойно поинтересовалась Таня. — Знаешь, так хорошо будет: все спят, а мы себе говорим, говорим!..

— Ночью нельзя…

— А утром можно? Занятия в школе отменим — так, что ли? Все домашние задания и книги сразу забросим?

От Таниных слов Ленька всегда, как говорится, приходил в себя, остывал. Так было и сейчас. Выражение его подвижного, худощавого лица мгновенно изменилось: восторг уступил место минутной растерянности, а потом — задумчивости.

— Ну-у… тогда по вечерам будем, — медленно проговорил Ленька. И сразу вновь оживился:— Это даже лучше! Все с работы приходят, все будут слушать!

Мы докажем! Мы докажем этому несчастному виолончелисту, что повесить репродуктор на столб — это еще не все! Это — ерунда! А вот передачи устраивать — другое дело. Пе-ре-да-чи!.. БОДОПИШ всегда что-нибудь придумает! Правда?

— Еще бы! — торопливо поддакнул Владик.

— «Еще бы»! — передразнил его Ленька. — А самого главного-то ты и не узнал!

— Чего это?

— А того — откуда они пластинки запускают. Не с чердака же, в самом деле!

— На чердак я не лазил…

— И не полезешь: испугаешься!

— Я?.. Я?! Я полезу! — внезапно расхрабрился Владик.

— Ладно уж! Все вместе туда пойдем. А по дороге и Фимку захватим.

Ребята подошли к дому и стали на разные голоса кричать:

— Фимка-а! Фима-а!

В окне, на пятом этаже, показалось бледное небритое лицо:

— Фима сейчас спустится!

— Когда протрезвится, всегда добрый! — процедил Ленька. — Рукой закрывается, стыдно!..

Фима был невысоким, худеньким пареньком. На его бледном лице в это утро особенно выделялись большие темные глаза с воспаленными веками.

— Опять ревел? — угрюмо спросил Ленька. Тихая Таня пристально взглянула на Леньку и твердо, отчетливо произнесла:

— Плакал, ты хочешь сказать?

— Ну, пла-акал…— поправился Ленька. — Какая разница! Он взглянул на окно, из которого недавно выглядывало небритое лицо, и погрозил кулаком.

— Ты кому? — удивился Фима.

— Кому? Ясно — кому! Отцу твоему! Фима опустил голову и тихо сказал:

— Не смей!

 

НА СЕДЬМОМ ЭТАЖЕ

В доме было шесть этажей… Пологий склон крыши был весь утыкан телевизионными антеннами, каждая из которых напоминала Леньке руль деревянного самоката. В трех местах, на одинаковом расстоянии друг от друга, возвышались полукруглые холмики чердачных окон. Из среднего окна вниз, к столбу, тянулись провода. Они были туго натянуты, и Леньке, который любил пофантазировать, вдруг показалось, что двор — это арена гигантского цирка, а в воздухе, над ареной, натянута проволока, на которой какие-то отважные эквилибристы будут показывать свои диковинные номера.

Ленька так долго изучал окно чердака, и провода, и старый деревянный столб, что даже Тихая Таня не вытерпела:

— Ну, я пошла.

— Мы все пойдем! — встрепенулся Ленька. — Туда, на седьмой этаж — на чердак то есть! И все выясним. И почему радио замолчало — тоже узнаем! А то безобразие: поиграли каких-нибудь полчаса — и молчок!

— Можно подумать, что это он все устроил, а кто-то взял и испортил его работу, — тихо, как будто про себя, произнесла Таня.

Она часто говорила о присутствующих в третьем лице. «Он», то есть Ленька, сделал вид, что ничего не расслышал, и потащил ребят к черному ходу, через который можно было подняться на чердак.

«И почему это вход со двора называется „черным“? — сам с собой рассуждал Ленька. — Наверное, потому, что здесь никогда не меняют перегоревшие лампочки, всегда темно, и вполне можно свернуть себе шею…» Словно отвечая его мыслям, сзади раздался испуганный голос Владика:

— Ой, я наступил на что-то живое!

«Что-то живое» громко, гортанно взвизгнуло, прошмыгнуло под ногами у ребят, и уже через секунду откуда-то сверху смотрели круглые, словно электрические пуговицы, зеленые глаза.

— Я надеюсь, ты не отдавил ей лапу? — тихо спросила Таня.

— Если бы отдавил, она бы так быстро не убежала, — еще не оправившись от испуга, ответил Владик.

— Смотреть надо себе под ноги!

— Я смотрю-ю, но только ничего но ви-жу, — оправдывался Владик, который, как и все мальчишки во дворе, побаивался Тихой Тани.

— Даже «своими собственными глазами» ничего не видишь? — съехидничала Таня.

И Владик тут же наткнулся на чье-то пустое ведро.

— Надо искать дорогу по запаху! — предложил Ленька. — Слышите запах кислой капусты? Это бочонок нашей «мадам Жери-внучки». Я знаю! Он на площадке шестого этажа стоит. Вот на него и надо идти.

Все, кроме Тани, дружно зашмыгали носами и через несколько минут были на чердаке. Через крайние окна, словно золотистые прожектора, вливались снопы утреннего света. В этих струящихся солнечных полосах плясали бесчисленные пылинки.

Ленька растерянно почесал затылок:

— А где же третий прожектор?..

— Какой «прожектор»? — не понял Владик.

— Ну, третье окно… Среднее, самое главное, из которого провода тянутся…

Где оно?

Ленька сделал несколько шагов и вдруг воскликнул:

— Смотрите! Здесь какая-то комната… И дверь! В самом деле, среднее чердачное окно было со всех сторон огорожено неоштукатуренной кирпичной коробкой. Кирпичи были уже не красные, а коричневые, выцветшие, побуревшие от времени. Кирпичная кладка не была закончена и не доходила до самых чердачных перекрытий. Из-за неровных, зубчатых вверху стен все сооружение напоминало какую-то миниатюрную древнюю крепость. Видимо, с внутренней стороны кирпичная коробка образовывала небольшую квадратную комнатенку.

Туда вела дверь со ржавыми замочными скобами. Замка не было, а круглые отверстия скоб были соединены и тщательно обмотаны проволокой. На двери висела небольшая, но грозная бумажка:

«Посторонним вход воспрещен!» Ленька сразу подскочил к двери и стал разматывать проволоку. Фима Трошин подошел сзади, осторожно взял Леньку за руку, и тут первый раз за все время, пока ребята забирались на чердак, раздался мягкий, спокойный Фимин голос:

— Не надо этого делать. Ведь написано…

— Написано: «Посторонним вход воспрещен!» — резко обернулся к нему Ленька.А мы — не посторонние! Мы — члены «Боевого домового пионерского штаба». А БОДОПИШ — хозяин двора!

— Все равно не надо, — повторил Фима. И Ленька отошел от двери.

 

ОЛЕГ И ЕГО БАБУШКА

Еще в детском саду Олег выучил наизусть и полюбил песенку «В лесу родилась елочка». Это была очень простая и короткая песенка, но именно с нее начались все неприятности. Бабушка решила, что у внука замечательный слух и что с таким «абсолютным слухом» абсолютно необходимо учиться музыке.

Олега торжественно и шумно повели на экзамен в музыкальную школу. А обратно привели тихо и растерянно: педагоги не обнаружили у мальчика музыкальных способностей.

— Чтобы не найти у него слуха, надо самим быть глухими! — заявила бабушка.

Она добавила также, что первый провал внука как раз говорит о его незаурядном даровании: ведь Шаляпина в молодости тоже не приняли в хор, а оперу «Кармен» на первых представлениях просто освистали.

Бабушка хорошо знала историю музыки. Она даже сама играла на рояле и очень любила концерты-загадки по радио. Должно быть, в молодости она мечтала стать пианисткой, но мечты эти не сбылись, и теперь Олег должен был преуспеть в искусстве сразу за двоих: за себя и за бабушку.

Бабушка находила даже, что внешне Олег чем-то похож на юного Паганини.

Никто из семьи Брянцевых не был лично знаком с юным Паганини, и все же папа посмел утверждать, что у того было бледное, худое, вытянутое лицо, обрамленное черными смоляными волосами. Олег же был круглолиц, розовощек, и над его добродушными голубыми глазами свисала шелковистая белесая челка.

Одним словом, полного совпадения не было. Но бабушка уверяла, что в глубине глаз у Олега светятся такие же «вдохновенные угольки», как и у великого скрипача-итальянца. Это видела только бабушка. А для всех остальных глаза Олега источали полнейшее спокойствие и лишь иногда еле заметно искрились лукавством.

Чтобы положить какое-то начало музыкальной карьере внука, бабушка года два назад пошла даже на небольшую хитрость. Ей удалось однажды ответить на десять из тринадцати вопросов «концерта-загадки». Заказное письмо в редакцию бабушка послала от имени внука, и вскоре дикторша слегка удивленным голосом объявила по радио, что «вторую премию завоевал ученик четвертого класса Олег Брянцев, умно и толково ответивший на десять вопросов. Успех мальчика свидетельствует о хорошем преподавании музыки в его школе».

Музыку у Олега в школе вообще не преподавали: никак не могли найти подходящего педагога. Но после этого случая сразу нашли. Еще бы: из других школ стали приходить для обмена опытом! Бабушка торжествовала: ее затея принесла пользу.

— И никакого здесь нет обмана! — заявляла она. — Ведь Олежка сидел рядом и многое отгадывал сам! Ну, а остальное мы отгадали вместе!

По профессии бабушка была бухгалтером. Уже несколько лет она получала пенсию, но, когда наступала пора годовых финансовых отчетов, старые сослуживцы приходили к Анне Степановне за помощью. Сослуживцы любили бабушку — она была доброй, отзывчивой, и, кроме того, как говорили сослуживцы, с ней вместе из бухгалтерии «ушла музыка». Бабушка постоянно что-нибудь напевала. С одной песни она незаметно переходила на другую, хотя в каждой песне знала лишь несколько строк, и то не вполне точно.

Олег тоже любил бабушку, не хотел ее огорчать и потому согласился учиться музыке. Но какой инструмент выбрать?

— Пианистов много, — рассуждала бабушка. — Скрипачей тоже много. Пожалуй, лучше всего виолончель.

— Я но люблю виолончель: ее тяжело таскать, — легкомысленно возразил Олег.

Это решило все. Бабушка вскипела:

— Разве можно так подходить к музыке? С таких позиции? «Тяжело таскать»! В искусстве ничего не дается легко, запомни это!

На следующий день была куплена виолончель, Два раз в неделю, после обеда, Олег стал ходить к частному педагогу. А под вечер бабушка звонила по телефону и справлялась об успехах внука. Частный педагог был в восторге.

Олег, по его мнению, так хорошо успевал, что ему было бы полезно заниматься не два раза в неделю, а каждый день. Бабушка тоже была счастлива, но от ежедневных уроков все-таки воздержалась: это было слишком дорого.

— А как хорошо было бы заниматься каждый день! — время от времени вздыхала она. — Ты бы скорей стал лауреатом международного конкурса!

И вот два месяца назад бабушкина мечта неожиданно начала осуществляться…

Брянцевы обменялись и переехали на новую квартиру: в старом доме не было лифта, а у бабушки болели ноги, ей трудно было подниматься на пятый этаж.

Олег перешел в другую школу. И вот, придя как-то после занятий домой, он сообщил:

— А в этой школе есть музыкальный кружок! И на виолончели там можно заниматься каждый день. Бесплатно!

На радостях бабушка испекла пироги и заплатила частному педагогу за целый месяц, хотя Олег занимался двадцать дней:

— Пусть не обижается!

— Очень нужно ему обижаться! — проворчал отец Олега.

— Он многое теряет! — воскликнула бабушка. — Когда-нибудь Олег прославил бы его, как своего первого учителя.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала.

— Я— бабушка! И я никогда не говорю «надвое»! Я всегда говорю прямо и определенно: Олег будет музыкантом!

Отец хотел, чтобы Олег стал когда-нибудь в будущем толковым инженером. Ну, а сперва хорошим токарем или, может быть, фрезеровщиком на заводе.

— Ты хочешь, чтобы он повторил твой путь, — говорила бабушка. — Но пойми же наконец: у него другие способности. И другое призвание. Смычок и струны — вот что он будет держать в руках всю жизнь!

Однако часто по вечерам Олег держал в руках и рубанок, и напильник, и плоскогубцы… Он допоздна столярничал в ванной комнате, что мешало соседям мыться и очень тревожило бабушку:

— Смотри, надо беречь руки! Вся твоя судьба — в твоих руках! Вернее сказать, в твоих пальцах.

— Знаю, бабушка, — добродушно соглашался Олег. — Вот я их и развиваю — пальцы. Так в музыкальном кружке советуют: строгайте, говорят, пилите!

«Может быть, это новые методы музыкального воспитания? — рассуждала бабушка. — В наше время музыканты не пилили и не строгали… Но, может быть, сейчас… Хотят как-то породнить технику с искусством?» Все этажерки и книжные полки в доме были сделаны руками Олега. Когда приходили гости, бабушка потихоньку, тайком от внука, хвасталась:

— Он! Все он сам!.. Своими руками!

И потом громко, чтобы слышал Олег, восклицала:

— Но главное, конечно, музыка! Он просто живет в мире звуков… мелодий! И каждый день — представьте себе, каждый день! — ходит на занятия! А вот Моцарт, говорят, был в детстве не очень прилежным мальчиком…

Да, вот уже почти два месяца Олег ходил на занятия каждый день. Дома он перестал упражняться: вся работа шла в музыкальном кружке, под наблюдением опытнейшего педагога — «бывшего всесоюзного лауреата», как называл его Олег.

Несколько раз бабушка порывалась пойти в школу, познакомиться с новым музыкальным руководителем внука.

Но отец Олега останавливал ее:

— Я уже был в школе. И могу удостоверить: это действительно блестящий музыкант! Зачем же опять ходить, зачем надоедать?..

И бабушка, тяжело вздыхая, откладывала свое знакомство с «бывшим лауреатом».

И к музыкальному инструменту своему Олег стал относиться гораздо бережней, чем прежде, с нежностью и даже с любовью. Футляр он всегда держал закрытым, чтобы никто не трогал виолончель руками. Он не бросал инструмент где попало, а хранил его на особой полке возле своей кровати. И даже бабушке не разрешал к нему прикасаться.

— Все-таки учеба в коллективе дает свои плоды! — радовалась Анна Степановна. — Разве частный педагог мог научить его такой аккуратности?

Никого даже близко к виолончели не подпускает. Бережет! Дорожит! И всегда так спешит на занятия, будто на праздник! На минуту не опаздывает!

Искусство поглотило его целиком.

Бабушка, простая и скромная женщина, заговорив о музыке, начинала вдруг произносить такие громкие, высокопарные слова, которые в другое время ни за что бы не пришли ей на ум.

Олег занимался в музыкальной школе даже по воскресеньям. Вот и в это утро он бережно снял с полки черный футляр и, попрощавшись с бабушкой, вышел из дома.

 

«ГРОБ С МУЗЫКОЙ» ИЛИ…

Брянцевы жили на первом этаже… Выйдя из парадного на улицу, Олег сразу направился к окну. Он знал, что бабушка непременно высунется на улицу с криком:

— Ох, я совсем забыла!..

Именно в эти полминуты, за которые Олег успевал дойти от дверей квартиры до окна, у бабушки в голове рождались самые срочные советы и наставления внуку. Если же у нее ничего не рождалось, то она просто напоминала о том, что в Москве очень бурное уличное движение, все шоферы летят как угорелые, и поэтому, переходя улицу, «не надо считать ворон». Так было и сегодня…

Чтобы успокоить бабушку, Олег механически кивнул головой, а про себя вдруг подумал, что выражение «считать ворон» явно уже устарело — за всю свою жизнь он, кажется, не видел в Москве ни одной вороны. Говорили бы уж лучше — «считать голубей»!

— У нас самый опасный перекресток! — не унималась бабушка. — Вчера чуть было не задавили одного молодого мужчину. Будь осторожен на перекрестке!

Бедная бабушка! Ей и в голову не приходило, что Олег вообще по дойдет до перекрестка, а таинственно оглянувшись и убедившись, что она уже скрылась в окне, свернет во двор.

По улице Олег шел не торопясь, рассеянной и задумчивой походкой, как подобает музыканту. А по двору он зашагал быстро и сосредоточенно, как человек, имеющий какое-то определенное, срочное и весьма земное дело.

Внимательно, по-хозяйски оглядев на ходу старый деревянный столб и поблескивавший на солнце репродуктор, Олег скрылся за дверью черного хода.

По темной лестнице он поднимался не ощупью, не спотыкаясь на каждом шагу, как Ленька с приятелями, а уверенно и быстро: путь этот, по всему видно, был хорошо известен Олегу. Еще бы! Даже в это воскресное утро он поднимался по темной лестнице уже не первый раз. И, кажется, даже чердачные кошки привыкли к нему и не мешали, не путались зря под ногами. Лестница была узкая, и свой громоздкий черный футляр Олег обхватил обеими руками, бережно прижав к груди.

Скрипнув дверью, обитой ржавым железом, Олег зашагал по чердаку так же быстро и уверенно, как по темной лестнице. Вдруг чей-то незнакомый голос заставил его остановиться:

— Вася? Кругляшкин?.. Это ты?

— Кто тут? — спросил в ответ Олег.

Щуплый, маленький Владик приподнялся на цыпочки и зашептал Леньке в самое ухо:

— Это же новенький… Я вижу «гроб с музыкой»!

— И что за глазищи у тебя! Прямо как у кошки! — не то насмешливо, не то с завистью ответил Ленька и, отстранившись от Владика, брезгливо вытер ухо рукавом курточки.

В этот момент «новенький» как раз подошел к членам БОДОПИШа. Высокий Ленька сверху оглядел крепкую, коренастую фигуру Олега и «гроб с музыкой», который тот все еще прижимал к груди. Казалось, он прикрывался черным щитом от возможного нападения Леньки и его друзей.

Вид у Леньки и в самом деле был очень воинственный. Он стал вполоборота, приподнял правое плечо, а голову втянул в плечи, словно боксер, готовый к бою. Худощавое лицо его порозовело, на щеках возле носа выступили капельки пота, а задиристые глаза выражали состояние крайнего напряжения и отчаянного поиска: чем бы уязвить «новенького»?

Олег же спокойно, как ни в чем не бывало опустил свой черный футляр, подошел к двери и стал не спеша откручивать проволоку.

— Почему это репродуктор замолчал? — строгим, начальственным тоном спросил наконец Ленька.

— Испортился, наверное, — не оборачиваясь, ответил Олег.

— Ишь ты, «испортился»! Полчаса поиграл— и уже испортился!..

Тихая Таня дернула Леньку за рукав:

— Пришел в гости — и распоряжаешься?

— Кто пришел в гости?! — шепотом вспылил Ленька. — Я?! Мы?! Это он приехал к нам в гости из другого дома!

Ленька хотел добавить что-то еще, но встретился с твердым, спокойно-насмешливым взглядом Тани и замолчал.

К счастью, в это время Олег совсем раскрутил проволоку, заменявшую замок.

Тактичный и вежливый Фима спросил:

— Можно войти?

— Можно! Заходи! — ответил Ленька, хотя Фима обращался вовсе не к нему.

Ребята вошли в недостроенную комнату с чердачными балками вместо пола, с темным чердачным сводом вместо потолка и с голыми кирпичными стенами.

На самодельном столе, напоминавшем длинный деревянный верстак, возвышался радиоусилитель. По его неказистой верхней «одежде», едва-едва прикрывавшей сложнейшее хитросплетение металлических внутренностей, можно было сразу сказать: усилитель самодельный. Тут же стоял небольшой микрофон, самодельный электропроигрыватель с пластинкой, застывшей на диске. Другие пластинки были горкой сложены в картонную коробку. Любопытно вытянув свою тонкую шейку, глядел в окно электропаяльник. Кусками застывшей лавы валялась на столе канифоль.

Ленька, раскрыв рот, как завороженный склонился над радиоусилителем. На него смотрели серебристые алюминиевые патроны конденсаторов, радиолампы; разноцветные патрончики постоянных сопротивлений с хвостиками проводов; круглые, словно из-под вазелина, коробочки переменных сопротивлений; внушительные катушки трансформаторов…

Придя в себя от первого впечатления, Ленька спросил:

— Ну и что же здесь не в порядке?

— А ты посмотри…— ответил Олег. — Может, лампа барахлит. Или трансформатор пробило…

Ленька с видом знатока оглядел сверкавшие стеклом и серебром внутренности усилителя и укоризненно покачал головой:

— Как же это вы без инструментов живете? Один паяльник торчит — и все…

Тут без инструментов не обойдешься!

Добродушное, круглое лицо Олега не выразило ни замешательства, ни досады.

— Тебе инструменты? Пожалуйста! — с самым невозмутимым видом произнес он.

Наклонился и взвалил на верстак свой громоздкий черный футляр. Покопавшись в потайном кармашке брюк, он достал маленький ключ и открыл совсем крошечный висячий замочек (как видно, собственной конструкции), запиравший футляр.

Олег откинул черную крышку — и Ленька замер от изумления: в глубоком футляре были аккуратно разложены стамески, рубанок, напильники, плоскогубцы, мотки проволоки и даже баночки с гвоздями и шурупами.

— А где же эта самая… виолончель? — тихо спросил Ленька. Все его приятели на миг онемели.

— Чего это у тебя там?.. — прошептал наконец Владик. Только один Олег остался, как всегда, невозмутимым. Он вынул плоскогубцы и, словно не замечая удивления ребят, спросил у Леньки:

— Нужны?.. А лучше орудуй сам. Бери все, что нужно!

— Значит… значит, это не «гроб с музыкой»? Это…

— Оригинальный музыкальный ящик с разными немузыкальными инструментами,подсказал Олег. — В общем, берись за дело!

Ленька слегка порозовел, с недоумением повертел в руках плоскогубцы, еще ниже склонился над усилителем, для чего-то приблизил к нему ухо и поставил твердый диагноз:

— Да, лампа! И трансформатор тоже!

Олег молча подошел к усилителю, проверил адаптерные гнезда, затем включил электропроигрыватель — и вдруг внизу, во дворе, поплыла песня. Та, что часа полтора назад заставила Леньку вскочить с постели.

— Сам? Сам, что ли, выздоровел? — прерывающимся голосом спросил Ленька.

— А чего ему выздоравливать? Он и так был вполне здоров.

— Так, значит… значит, ты…

— Просто хотел узнать, как ты разбираешься в технике. Вот и все.

— Меня? Проверять?! Как разбираюсь? Да уж не хуже тебя!

— Хуже, Леонид! Хуже, если на то пошло, — раздался вдруг сзади спокойный голос Васи Кругляшкина.

Вид у Васи был самый что ни на есть воскресный. Если бы Вася был неодушевленным предметом, про него бы сказали, наверное: «Только что из магазина! Прямо с полочки!» Он был чисто выбрит, в тщательно отглаженном темно-сером костюме и желтых полуботинках, таких блестящих, что они могли посоперничать с новенькими металлическими деталями радиоусилителя.

— Меня тут сперва за вас приняли. Васей назвали, — сообщил Олег.

— Ну да! Потому что ведь ты, Вася, все это сделал? Оборудовал, так сказать!

— Ленька обвел руками длинный деревянный верстак. По праву соседа он называл Васю на «ты».

Вася сдвинул на затылок кепку с коротким козырьком и покачал головой:

— Чужих заслуг присваивать не люблю. Помощником был, не спорю… А главный, если на то пошло, инициатор и исполнитель…

— Да ладно, ладно! Вместе делали! — перебил Олег: Васины похвалы, казалось, были ему неприятны.

Чтобы переменить тему разговора, Фима Трошин неожиданно спросил:

— А кому, интересно, эта комната принадлежала?

— Сами не знаем, — ответил Олег. — И откуда она здесь, на чердаке, эта кирпичная коробка?

— Я узнаю! Сегодня же узнаю! — воскликнул Ленька, которому очень хотелось хоть в чем-то проявить себя и взять реванш.

— Не хвались! Откуда ты можешь узнать? — тихо одернула его Таня.

Но Ленька не хвалился: он действительно мог узнать.

 

«МАДАМ ЖЕРИ-ВНУЧКА»

До революции дом принадлежал акционерному обществу «Мадам Жери и дочь».

Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.

После «Жери-дочки» наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку «мадам Жери-внучка».

На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: «Уткиным — 1 звонок, Кругляшкину — 2 звонка, Митрохиной — 3 звонка». А где-то в стороне зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым ограждением, — категорический наказ: «Только Клепальской!» На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический ящик с дырочками — «Для писем и газет». «Мадам Жери-внучка» отдельного ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и писем ни от кого не получала.

Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на «воспитательной работе»— она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна перешла на работу «в искусство»: она стала продавать театральные билеты.

Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько метров жилой площади.

По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из других театральных касс:

«А что, если я попрошу у вас „Спящую красавицу“ взамен „Пиковой дамы“? Я обещала одной своей приятельнице „Лебединое озеро“, а достала только „Бахчисарайский фонтан“…» Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), «мадам Жери-внучка» восклицала:

«И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе доставила?!» Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно поселили в комнату бывшей домовладелицы:

«У нее самой полно родимых пятен!» Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба, как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное пятнышко; а другую — на подбородке.

Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду «родимые пятна прошлого», то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.

С этим уж трудно было спорить — пережитки действительно были: Калерия Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.

В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только «родимые пятна и бородавки прошлого», но еще две толстые книги в кожаных переплетах, пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты и квартиры внаем. А во второй книге был дневник «старшей мадам», в котором было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.

В последнее время две толстые кожаные книги подпирали кухонный столик «мадам Жери-внучки», который во время своего недавнего передвижения из дальнего угла к окну потерял одну из четырех ножек. Калерия Гавриловна в результате длительных переговоров, конфликтов и прямых агрессивных действий захватила в конце концов самое светлое и удобное место на кухне.

«Я въехала в квартиру позже всех. Я, можно сказать, ваша гостья! — заявляла она. — И вы должны идти мне навстречу!»

 

***

 

Ленька влетел на кухню, когда там уже никого не было: покончив с воскресными обедами, все жильцы отдыхали в комнатах или пошли подышать свежим воздухом.

Лелька подбежал к столику Калерии Гавриловны, присел на корточки и стал вытаскивать старинные книги. Посуда, прикрытая серым кухонным полотенцем, с тихим, зловещим звоном поползла вниз. Ленька еле-еле успел удержать ее.

Тогда он недолго думая поставил круглые горки тарелок и блюдец прямо на пол и легко вытащил книги из-под стола.

Список жильцов, снимавших комнаты у мадам Жери-старшей, был длиннющим.

Каждая страница была пересечена сверху донизу узкими и ровными дорожками граф. И каждая графа имела свое особое назначение: «Фамилия, имя и отчество. Когда прибыл. Когда убыл». Две последние графы очень удивили Леньку: «Благонадежность» и «Особые приметы».

Против фамилии каждого жильца поспешным, деловым почерком домовладелицы было выведено: «Благонадежен» или «Неблагонадежен»; «Надо приглядеть» или «Надо сообщить в полицию»…

В графе «Особые приметы» отмечалось «Состоятелен. Платит вовремя». Или «Несостоятелен. Платит не вовремя». У тех, кто был «несостоятелен» и «платил не вовремя», даты прибытия и убытия отстояли друг от друга на очень небольшом расстоянии: мадам Жери, как видно, любила аккуратность и долгов не прощала.

Сидя на полу, в окружении тарелок и блюдец, Ленька задумался… Ему трудно было представить себе, что весь этот огромный дом, сложенный из мрачного серого гранитного камня, дом, в котором сейчас живут его, Ленькины, приятели, их мамы и папы, бабушки и дедушки — рабочие, инженеры, врачи, учителя, — что весь этот дом принадлежал когда-то всего-навсего двум женщинам-домовладелицам. И они могли выгнать на улицу любого, кто приходился им но по вкусу или у кого не было денег, чтобы уплатить вовремя.

Ленька встал и прошелся по кухне, по широкому старинному коридору. Одна их квартира — и та вон как велика! А сколько в доме таких квартир! И все это было в руках двух человек, всего двух! Конечно, Ленька и раньше читал в книгах о капиталистах, о фабрикантах и о домовладельцах, но сейчас он как-то особенно ясно представил себе, до чего же несправедливо было все устроено в том старом мире, который сейчас вдруг предстал перед ним в виде этих двух толстых книг, пахнущих плесенью!

Ленька вернулся на кухню, снова сел на пол и раскрыл вторую книгу.

«Дневник мадам Жери-старшей» — было написано на первой странице. А ниже, в скобках, добавлено: «Жериковой».

Вот, оказывается, как просто звучала настоящая, не сокращенная на иностранный манер фамилия бывших домовладелиц!

В дневнике мадам Жери-старшая писала только о делах: с кого надо получить, кому еще «накинуть» квартплату и каким способом из одной обыкновенной комнаты сделать две, а то и три…

«Ведь богатая же была, целый дом имела, — рассуждал про себя Ленька, — а все о выгоде думала! И зачем ей нужно было столько денег? Просто понять невозможно!» Сидя на полу, Ленька пожимал своими худыми, острыми плечами, а серые глаза его выражали крайнее удивление: ведь когда у него, у Леньки, в кармане было один или два рубля, он чувствовал себя настоящим богачом. А тут целый дом — и все мало, все мало…

Удивляясь аппетиту бывшей домовладелицы, Ленька листал страницу за страницей…

И вдруг остановился — на странице семьдесят седьмой было написано: «И как же это я такой дурой оказалась: чердак-то у меня стоит пустешенек! Надо бы и там комнат понаделать… Завтра, к полудню, рабочих вызову…» Эта запись была сделана в мае 1917 года. «Понаделать комнат» на чердаке домовладелица так и не смогла. Даже одной комнаты она не успела закончить: осталась пустая кирпичная коробка. Так вот, значит, откуда она!.. Сейчас Ленька помчится во двор и всем докажет, что он вовсе не хвалился, как думает Тихая Таня, что он и в самом деле узнал историю этой таинственной комнаты на чердаке…

— Что это такое? Блюдца на полу? Сервиз на полу! Среди грязи! Среди микробов! — раздался вдруг сзади крик. Ленька обернулся и увидел Калерию Гавриловну.

— Ты что здесь делаешь? Что?!

— Я?.. Я… читаю…

— Он читает! Библиотека на полу! Да как ты посмел?.. Как ты посмел тронуть мою посуду?!

— Я… Мы… Мы хотели починить ваш стол! Ваш столик! Вот я его и осматриваю! — выпалил вдруг Ленька.

— Кто зто «мы»?..

— Ну, мы… БОДОПИШ организует во дворе мастерскую… под таким, знаете, замечательным названием… Ну, под таким названием… «Что сломалось — все починим!» Вот! У вас столик поломался? Да? Вот мы его и починим. И поставим на ноги!

— А книги зачем взял? — с недоверием поинтересовалась Калерия Гавриловна.

— Книги?.. Они же мешали мне столик осматривать, вот я и взял. Ну, и почитал заодно. И такое вычитал! Вот послушайте, Калерия Гавриловна:

"…чердак-то у меня стоит пустешенек!

Надо и там комнат понаделать…" На чердак хотела людей загнать! И одну комнату построила даже. То есть почти построила… Только закончить не успела: революция ей помешала.

— Да уж, они умели хозяйство свое вести! — вздохнула Калерия Гавриловна. — А сейчас эта комната небось пустая стоит? А?..

Глаза Калерии Гавриловны вспыхнули вдруг от какой-то внезапной идеи.

Но Ленька заставил их потухнуть:

— А вот и не пустая! Там будет радиостудия. И мы будем каждый день передачи устраивать. Как вот сегодня утром. Слышали? Настоящие передачи, а не просто пластинки крутить…

— Как сегодня утром?! Каждый день так будет?! — От этой вести Калерия Гавриловна даже слегка покачнулась. — Ну уж, простите! Я вас слушать не буду. Сразу буду выключать!

Ленька хитро улыбнулся:

— Выключать? Для этого вам придется залезать во-он на тот столбик! Видите?

Вы умеете по деревьям лазить?

Калерия Гавриловна выглянула во двор и смерила глазами старый, покосившийся столб с репродуктором, похожим на серебристый колокол, повернутый своим круглым «жерлом» к окну.

Глаза «мадам Жери-внучки» сузились, предвещая грозу, и потому Ленька поспешил вернуться к столику:

— Мы его починим! Вот увидите! И не какие-нибудь протезы, а самые настоящие новые ножки поставим. В нашей мастерской… ну, в этой самой— «Что сломалось— все починим!».

 

ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ ЭТАЖ!

Ленька чувствовал себя настоящим следопытом. Захлебываясь от восторга, он рассказывал друзьям историю, в каждое слово которой сам искренне верил:

— Положение было очень трудное: на кухне все время соседи, Да и вполне понятно: воскресенье! Долго я ждал подходящего момента, и вот наконец все ушли… Но надолго ли? Неизвестно! В моем распоряжении было всего несколько минут. Но я рискнул. Подошел к столу «мадам Жери-внучки» и вытащил из-под него две толстенные кожаные книги. Чуть прямо не надорвался. Стол тяжеленный: продукты, мясорубки, кастрюли… Только я, значит, вытащил книжки, стол наклонился, и вся посуда зазвенела, поехала вниз. Я прямо как фокусник какой-нибудь — одной рукой придерживаю посуду, а другой листаю книгу. Чует мое сердце, что где-то здесь должно быть написано про чердак! А почерк — ужасный, ни одного слова не разберешь. И вполне понятно: домовладелица! Нарочно так писала, чтобы простые люди разобрать не могли…

Наконец нахожу нужную запись! И тут… на кухне появляется Клепальская! Как она закричит! Как в обморок кувырнется!.. Я одной рукой посуду придерживаю, другой ее обмахиваю — в чувство привожу, а глазами продолжаю по строчкам шнырять и все до конца дочитываю!.. Узнаю историю зтой таинственной комнаты! «Жери-внучка» скандалит…

— Так она же в обморок упала? — подала вдруг голос Тихая Таня.

— Сперва упала, а потом… поднялась! Пришла в себя! И как закричит: «Что ты с моим столом делаешь? Сейчас я милицию позову!» И тут вдруг меня осенило. При чем, говорю, здесь милиция? Я же помочь вам хочу. Столик ваш осматриваю… Мы его починить собираемся. Мастерскую во дворе открываем! И прямо с ходу такое смешное название этой мастерской придумал: «Что сломалось — все починим!». Представляете себе — поверила!..

— Почему же смешное название? — опять перебила Тихая Таня. — Ничего нет смешного. Может, и правда такую мастерскую открыть?

— Так я ведь и хотел! — тут же, не задумываясь, подхватил Ленька. — Я давно хотел! Конечно, надо открыть такую мастерскую. Я же не случайно об этом «Жери-внучке» сказал. Я уже все обдумал. Давным-давно!.. — Ленька забегал по чердаку. — Значит, так!.. Мастерская называется «Что сломалось— все починим!». Ее можно прямо во дворе, в сарае, устроить. И все жильцы будут приносить нам старые, поломанные керосинки, примусы…

— У нас в доме газ, — тихо сообщила Таня.

— Ну, тогда чайники, электроприборы всякие… Они ведь, слава богу, часто ломаются. И работа у нас будет всегда! В самой первой радиопередаче объявим об этом. На весь двор!

— В какой радиопередаче? — спросил Олег, который, взобравшись на деревянный стол-верстак, приколачивал белые ролики для электропроводки к толстой и круглой чердачной балке.

Шофер Вася Кругляшкин еще до прихода Леньки предложил «раз и навсегда покончить с мрачной обстановкой на чердаке» и превратить черный ход в «светлый ход». Сам Вася отправился домой за электропроводкой. А Фима Трошин обещал достать дома лампочки — отец его работал электромонтером.

— Сегодня он мне все даст: и лампочки, и даже белый абажур достанет,сказал Фима.

— Ну да, потому что провинился! Напился опять! Я сам видел! — затараторил Владик.

Худенький Фима вплотную подошел к нему:

— Не твое дело, понял?

— Я ведь просто так… Мне ведь тебя жалко, — пролепетал Владик, которому худенький Фима показался вдруг широкоплечим силачом.

— Я в твоей жалости не нуждаюсь!.. Сплетник! — ясно выговаривая каждое слово, произнес Фима. И пошел вниз за лампочками.

Все это произошло минут пятнадцать назад. И сейчас на чердаке остались четверо: Ленька, Олег, Владик и Тихая Таня.

— Ты ничего про передачи не слышал? У-у, мы такое дело придумали! — таинственно произнес Ленька, отвечая Олегу. — Держись за балку, а то со стола свалишься. Свою радиостудию откроем! Здесь, на чердаке!

— Все Леня придумал! Сам придумал! Здорово, а?.. Это вам не пластинки запускать! — торопливо вставил Владик. Олег спрыгнул со стола:

— Кажется, стоящее дело… Каждый день радиопередачи?

— Каждый день! — Ленька вновь забегал по чердаку. — И все по-настоящему! Как на взрослом радио: там «Последние известия» — и у нас «Последние известия», там лекции — и у нас лекции, там отвечают на вопросы радиослушателей — и мы будем отвечать!

— Так уж обезьянничать не обязательно, — возразил Олег.

— А мы будем кое-что менять, по-своему делать. Ну вот, к примеру, там «Последние известия», а у нас будут «Самые последние известия», там бывают передачи «В последний час», а у нас будут «В последнюю секунду». Или вот еще… По радио или по телевидению — точно уж не помню! — бывают такие передачи: «Для вас, студенты!», «Для вас, молодежь!», «Для вас, пионеры!» А у нас в доме еще и много пенсионеров живет…

— Моя бабушка — пенсионерка, — подтвердил Олег.

— Вот мы и устроим свою передачу. Там, значит, «Для вас, пионеры!», а у нас будет «Для вас, пенсионеры!» — А можно еще проверку времени устраивать, — предложил Владик. — По радио каждый час проверяют, а мы будем каждые полчаса!

— Ты ска-ажешь! — отмахнулся Ленька. — Каждые полчаса на чердак лазить! Еще какой-нибудь порок сердца заработаешь!

— Ну, тогда давайте настройку инструментов устраивать, — не унимался Владик. — Как по настоящему радио!

— Слушать тебя противно! — накинулся на него Ленька. — Ну, кому нужна эта настройка? Олег, что ли, будет по нашим передачам свою бандуру настраивать?

А между прочим, где она у тебя?..

— Лежит… Отдыхает в одном месте.

— Ну не хочешь говорить — не надо. Давайте дальше про передачи…

— Мне кажется, хорошо бы устроить «Беседы с родителями», — предложила вдруг Таня. — А то они с нами каждый день беседуют, а мы с ними… В общем, это хорошо было бы!

— Хорошо! Посмотрим! — руководящим тоном произнес Ленька. — Еще какие предложения?

— А я вот что думаю…— не спеша, задумчиво, как бы советуясь сам с собой, произнес Олег. — Мы ведь и высмеивать всякие недостатки тоже можем. Будут у нас, к примеру, в каждой квартире свои корреспонденты и пусть обо всем сообщают. Что хорошо — хвалить будем, а что плохо… -…высмеивать! — подхватил Ленька. — Выжигать… как это пишут в газетах,

«огнем сатиры»! Разные отсталые элементы перевоспитывать будем. У которых ость эти самые «родимые пятна прошлого». Нашу «мадам Жери-внучку», например. Или Фимкиного отца…

— Ти-ише-е! Тише ты!.. — Владик прижал палец к губам и огляделся по сторонам. — Тут без тебя такое было! Фимка этого не любит… Понял? Защищает отца!

— Приятельские отношения! — воскликнул Ленька. — Как он может защищать пережитки? А мы его и не спросим даже. Перевоспитаем папочку, высмеем его как следует — сам же потом в ножки поклонится, спасибо скажет! Та-ак…

— Я хочу поддержать Олега насчет корреспондентов, — сказала Тихая Таня.Пусть в каждой квартире будут.

— Ну конечно! — подхватил Ленька. — Я уже давно об этом думал: радиопосты, так сказать. Вот я, например, буду в девятой квартире, Владик — в тридцать шестой, ты, Таня, — в тринадцатой…

— А Олег? — спросила Таня.

— Олег?.. Что-то ты о нем все время беспокоишься? И Олег тоже будет. В своей, в семнадцатой, квартире. И остальных ребят распределим. Ох, и бояться же нас будут! Чуть что — пожалуйте в эфирчик!

Ленька потер руки от удовольствия.

— Что ж мы, чучела какие-нибудь, чтобы нас боялись? — Олег наклонил свою круглую белесую голову. — Пусть к нам за помощью приходят— это другое дело.

А то — «бояться»!

— Да я не в том смысле! — спохватился Лепька. — Нас плохие ребята будут бояться. Для хороших людей мы будем первые помощники, а для плохих — гроза!

Олег снова опустил голову: он не любил громких слов.

Когда шофер Вася и Фима Трошин, нагруженные электропроводами и лампами, вернулись на чердак, все вопросы о ближайших радиопередачах были уже решены. Оставалось только распределить обязанности.

Но это оказалось не так легко: Ленька хотел захватить все должности и посты. Сперва ему очень захотелось быть диктором. Он ясно представлял себе, как весь двор и весь дом слушают его голос и все думают: «А кто бы это мог быть?» Даже родная мама не сразу узнает его… И вдруг в конце передачи он торжественно объявляет: «Вел передачу Леонид Уткин!» Ленька уже было выхлопотал себе звание «главного диктора», но тут, как всегда неожиданно, в разговор вмешалась Тихая Таня и преспокойно заявила:

— Ты не можешь быть диктором: у тебя голос ломается. Ты очень часто пускаешь петуха.

— Что-о? Мой голос?! Какого петуха?! — вскипел Ленька.

— Пожалуйста, не ори… У всех мальчишек в твоем возрасте ломается голос. И никто из вас не может быть диктором.

— А у девчонок не ломается?

— Нет.

— Значит, главным диктором будешь ты?

— «Главным» мне не нужно. А простой дикторшей могу быть. И еще пусть Сеня Блошкин, из первой квартиры.

— А Сенька почему? У него что, голос уже поломался?

— У него голос поставлен. Понял?

— Куда поставлен? Как это голос может быть «поставлен»?

— Ну, это значит… значит, он владеть им умеет. Потому что давно в хоре поет, в Доме пионеров. Понял? Владик поспешил Леньке на помощь:

— Все равно Сеня не может быть диктором: у него фамилия некрасивая — Блошкин. Все смеяться будут.

— Не фамилия украшает человека, — наставительно произнесла Таня. — Вот у тебя, например, фамилия — первый сорт: Вербицкий! А посмотреть на тебя, так…

— Ты мою фамилию не трогай! — взвизгнул Владик. — Не обо мне разговор! А Сеня себе пусть другую фамилию придумает! Пусть подберет себе… этот самый… ну, как его?..

— Псевдоним, — с улыбкой подсказал Олег.

— Вот-вот! Чтобы люди не смеялись.

— Люди смеяться не будут! — зло отчеканила Таня. — А если ты посмеешься, так это для Сени даже приятно будет.

— Ладно! Хватит вам! — навел порядок Ленька. — Пусть будет Блошкин со своим «поставленным голосом»! Пусть. А кем же тогда буду я? — Ленька задумчиво походил по чердаку. — Ладно. Хорошо… Я буду главным по «Самым последним известиям». И все корреспонденты будут мне подчиняться.

«Мировая должность! — решил про себя Ленька. — Все, что делается в квартирах, буду самым первым узнавать!» — И еще я буду главным по «Беседам с родителями»! — заявил он.

«Все, что не смогу сказать маме и папе в глаза, буду говорить по радио! В замаскированном виде!.. — сам с собой рассуждал Ленька. — Они ни перебить меня не смогут, ни возразить. Тут уж им хочешь не хочешь, а придется слушать!» — С родителями пусть Олег беседует, — возразила Тихая Таня. — Или вот Лева Груздев из двадцать девятой квартиры. Они более рассудительные!

Олег сразу замотал головой:

— Да нет! Я буду следить, чтобы что-нибудь не испортилось. За усилителем, за динамиком… И вообще за техникой. А то какие же получатся передачи, если техника вдруг откажет?

Вася Кругляшкин поддержал Олега. И «беседовать с родителями» было поручено Леве Груздеву — очень солидному мальчику, лучшему шахматисту в доме.

— Тогда я буду главным за «Нокаут в эфире», — заявил Ленька.

— Это что же, спортивный раздел? Боксерский, что ли? — поинтересовался Вася Кругляшкин.

— Да нет, — пояснил Лепька. — Нокаут — в переносном смысле. Мы такой критический отдел заведем. А то всякие эти «Смех сквозь слезы», «За ушко да на солнышко» и прочие «Вилы в бок» уже надоели. А у нас будет свое название. Оригинальное! Критический отдел — «Нокаут в эфире»!

«Кого захочу, того и продерну, — про себя думал Ленька. — Все будут бояться меня, прямо трепетать! Замечательно! Красота!..» Но Таня и тут подала свой тихий голос:

— Туда нужно Фиму назначить: он — самый справедливый. И никого зря нокаутировать не станет.

— А я что же? — возмутился Ленька. — Хочу быть главным ответственным за «Нокаут»!

Слова «главный» и «ответственный» были любимыми Ленькиными словами.

Не спеша складывая инструменты в свой музыкальный футляр, Олег вдруг обратился к Леньке:

— А хочешь, мы тебя просто «главным» назначим? Ну, самым «главным» и самым «ответственным»! Над всеми! — Олег незаметно подмигнул Тане, которая уже хотела ринуться вперед со своими возражениями.

И тут произошло чудо: Тихая Таня послушалась этого немого знака — и промолчала.

— Самым главным? Самым?.. — немного растерялся Ленька. — Я не знаю… Как другие, как товарищи…

— А мы что? Мы согласны! Согласны! — затараторил Владик, преданно глядя Леньке в глаза. И потом тихо добавил:— А я кем же буду?

— Ты? Кем будешь? — важно переспросил Ленька, мгновенно вошедший в роль «самого ответственного». — Ты будешь главным наблюдателем, поскольку у тебя глаза особенные— все видят! А отдел твой так и назовем: «Своими собственными глазами»! Неплохо, а?..

Все согласились, что это неплохо. …На чердаке все пробыли до самого вечера. А вниз спускались уже не спотыкаясь, не наступая в темноте на кошек: всюду ввинтили новые лампочки.

Олег шел последним, бережно прижимая к груди свой громоздкий черный футляр.

— Дома небось скажешь, что целую симфонию разучил? — усмехнулся шофер Вася. — Ведь с утра до вечера пропадал.

— Да уж, придется, — вздохнул Олег.

— А врать-то не надоело?

— Ох, как надоело! Да выхода никак не найду. Бабушку жалко.

— Поискать надо!..

Тихая Таня замедлила шаги, дождалась Олега и все-таки поинтересовалась:

— А зачем же мы Леньку самым главным выбрали?

— Так просто… Раз уж он любит командовать, пусть попробует. Может, ему на пользу пойдет?

Выйдя во двор, ребята разошлись по своим подъездам. Ленька и Вася Кругляшкин медленно поднимались к девятой квартире, на третий этаж.

— Нехорошо все-таки получилось…— сказал Ленька. — Помогал ты ему репродуктор устанавливать, и динамик, и усилитель монтировать, и вообще…

А мне — ни слова! Сосед называется!

Шофер Вася стал пристально вглядываться в Ленькино лицо — так, словно видел его впервые..

— Что?.. Измазался, что ли? — Ленька потер щеку.

— Да нет. Родимые пятна у тебя обнаружил. Верней сказать, не пятна, не такие, конечно, как у Калерии Гавриловны, но все-таки весьма заметные пятнышки. Есть, определенно есть!..

— Что это значит?

— А вот что: БОДОПИШ вы свой организовали? Отличная затея! Да ничего толком не сделали. Только бегали, за сарай прятались, таинственные физиономии корчили. И кричали:

«Мы— хозяева двора! Хозяева двора!» А этот вот белоголовый паренек без всякого шума хорошее дело придумал. Я и решил помочь ему, чтобы вам, крикунам, доказать: добрые дела суеты и треска не требуют. Понял, если уж на то пошло?..

Они стояли возле своей квартиры. Ленька не знал, что отвечать.

— Ох! — вскрикнул он вдруг. — А название-то для своей радиостанции мы так и не придумали! — Он почесал затылок. — По-моему, хорошо так: «Говорит чердак!» Ведь с чердака все началось?

Вася Кругляшкин задумчиво развел руками, потеребил свою кепку с коротким козырьком. И наконец сказал:

— Чердак?.. Слово уж больно некрасивое. Давай лучше так:

«Говорит седьмой этаж!» Ведь это вроде как седьмой этаж получается, раз над шестым расположен…

— Правильно! — обрадовался Ленька. — Я так и думал! Так и хотел: «Говорит седьмой этаж!» ДЧТОБЫ ВСи, КАК У ВЗРОСЛЫХ!.." — Я выброшусь в окно! — заявила на кухне Калерия Гавриловна Клепальская. И поплотней закрыла форточку: она боялась холода. — Он выживает меня при помощи звуков!..

Все это относилось к Леньке, который теперь не выключал радио ни утром, ни днем, ни вечером. Он буквально прирос к буфету, на котором стоял маленький коричневый ящичек с длинными, узкими прорезями. Приемник был включен на полную мощность, потому что Ленька боялся чего-нибудь не расслышать. То и дело он кидался на домашних с криком:

— Тише! Тише!.. Передают что-то важное!

А диктор в это время предлагал разучить песню, которую все уже давно знали наизусть.

Для того чтобы поговорить о чем-нибудь серьезном, мама и папа теперь уходили на кухню.

Ленька не просто слушал радио — он даже записывал те фразы, которые дикторы повторяли особенно часто. В общей тетрадке, на обложке которой было написано «Говорит седьмой этаж!», появились такие записи: «Наш специальный корреспондент сообщает… Сегодня наш корреспондент побывал… У нас в гостях находится… Сейчас в нашей студии… Слушайте беседу нашего международного обозревателя… Пойте вместе с нами!..» и тому подобное.

Ленька теперь мог разговаривать только на одну тему. Олег досадливо отмахивался от него:

— Из тебя бы, знаешь, такой громкоговоритель получился: трещишь, трещишь!

И только Владик покорно выслушивал своего повелителя, хотя и ему это уже начинало надоедать.

— Понимаешь, — который уж раз говорил Ленька, — у нас все должно быть, как у взрослых! Чтобы это не игрушки какие-нибудь были, а чтобы все по-настоящему! Хорошо бы и нам про кого-нибудь сказать: «У нас в гостях находится!..» А? Как ты считаешь?

— Да кто же потащится в гости на чердак? — усомнился Владик. — Если только домохозяйки белье развешивать? Их можно пригласить в гости и спросить:

«Скажите, пожалуйста, что вы сегодня развешивали: рубашки или, может быть, трусики своего сына?» — Чепуха! Ничего ты не понимаешь. Для начала мы будем приглашать в гости друг друга: ты пригласишь меня, а я приглашу тебя. Ну, а потом, может, и кто-нибудь из взрослых заявится. Вполне возможная вещь… И еще вот хорошо бы завести передачу «Пойте вместе с нами!».

— Да кто с тобой захочет петь? У тебя же голос… это самое… ломается.

— А я Сеню Блошкина заставлю! Он же в хоре поет, у него голос поставлен. Ты слышал, Таня говорила? Вот прикажу — и будет петь. Я же теперь ответственный. А прикажу — и станцует!

— Ну, этого по радио не увидишь. Это уж лучше по телевизору показывать.

Ленька серьезно поморщил лоб и вполголоса, как бы по секрету, сказал:

— А что? Может, еще и телевидение свое устроим.

— Это уж ты слишком! Хватил!.. Ленька и сам почувствовал, что «хватил»:

— В общем, насчет телевидения там будет видно. А в гости мы приглашать будем. И беседы будем вести. Вот, например, так… Погоди… Я сейчас в тетрадку взгляну.

Ленька заглянул и продолжал:

— Вот так, например: "Расскажите, пожалуйста, нашим радиослушателям…

Поделитесь, пожалуйста, своими мыслями…" И дальше в таком роде. А гость, значит, будет делиться. Здорово?

— А угощать не нужно будет? — спросил Владик. — Все-таки гости!

Ленька нарочито громко расхохотался и покровительственно похлопал Владика по плечу:

— Не понимаешь еще! Это же не такие гости, которые там… на чай приходят.

Это же в переносном смысле.

— Ну-у, если в переносном, тогда ладно. А то я думал… Мама всегда говорит: «Лучше самим в гости ходить, чем к себе звать. Хлопот с ними не оберешься!» Однажды вечером Вася Кругляшкин разыскал Леньку в ванной комнате:

— Моешься? Ну ладно, не вылезай… Тут из школы звонят, о твоем здоровье справляются.

Если бы Ленька был не в ванне, а, скажем, в реке, он бы, наверное, нырнул под воду.

— Заболел ты, что ли? — удивленно спросил шофер Вася.

— Ну да, заболел! — вполголоса, наполовину вылезая из ванны и оглядываясь по сторонам, будто кто-то мог его услышать, сказал Ленька. — Заболел…

Радиостанцией нашей я заболел! Вот чем! Никому ведь, кроме меня, дела нет.

А я за все отвечай! Вот два дня и пропустил… Не пошел в школу. Я в это время взрослое радио слушал. Ну, опыт, что ли, перенимал. Ведь такое дело у нас в доме первый раз за всю историю. А в школу я уж пять с половиной лет каждый день хожу. И еще столько же ходить буду. У нас, понимаешь, на радио все по-настоящему должно быть, по-взрослому!..

— А получается у тебя, Леонид, все как-то по-детски. Намылить бы тебе шею!

Вася Кругляшкин скрылся в коридоре, а Ленька растерянно потрогал свою шею, которая и без того уже была намылена.

 

В ПОСЛЕДНЮЮ СЕКУНДУ!

Внимание! Внимание!

В последнюю секунду!..

Ровно секунду назад произошло огромное событие в истории дома номер девять дробь три: начала работать радиостанция «Говорит седьмой этаж!».

Дорогие товарищи жильцы! Теперь каждый день, ровно в двадцать часов ноль-ноль минут по местному времени, вы будете слушать наши радиопередачи.

Слушать их вам придется обязательно, потому что в каждой передаче может быть что-нибудь сказано о вас, о ваших детях или других ближайших родственниках, а также о квартире, в которой вы живете. И представьте себе: если вы не услышите передачу сами, вам придется потом бегать по всему дому и узнавать: что сказали и как сказали? А другие жильцы могут что-нибудь перепутать, и тогда вы будете очень долго волноваться и переживать.

Так что уж лучше не пропускайте наших радиопередач! Вот и все. Передача «В последнюю секунду!» окончена. Вел передачу Сеня Блошкин.

А теперь слушайте…

 

У НАС В ГОСТЯХ НАХОДИТСЯ…

 

По распоряжению Леньки первым в гости к микрофону был приглашен он сам.

Диктор Сеня Блошкин вел беседу точно по тексту, который Ленька сочинил накануне. Перед Сеней лежали вопросы, а перед Ленькой — ответы.

— Сегодня у нас в гостях находится всем вам хорошо известный Леня Уткин из квартиры номер девять, — подражая интонациям настоящих дикторов, начал Сеня. — Здравствуйте, товарищ Леня Уткин!

— Добрый вечер, — ответил Ленька.

— Согласны ли вы, товарищ Лепя Уткин, побеседовать с нашими радиослушателями и ответить на некоторые вопросы, которые нас волнуют?

— Согласен.

— Большое вам спасибо. Мы слышали, что по вашей личной инициативе во дворе был организован «Боевой домовой пионерский штаб». Правда ли это?

— Да, это правда. По моей инициативе, — скромно согласился Ленька.

— Еще мы слышали, что вы — самый главный и ответственный за все радиопередачи.

— Да, это верно. Меня выбрали ответственным. — И, чуть-чуть подумав, Ленька добавил одну фразу к заранее подготовленным ответам: — Меня выбрали единогласно!..

— А не поделитесь ли вы с нами, товарищ Леня Уткин, своими мыслями?

— А что ж, и поделюсь. В ближайшее время я собираюсь…

Но что именно собирается делать Ленька в ближайшее время, жильцы дома так и не узнали, потому что в репродукторе раздался злой, запыхавшийся голос Тихой Тани:

— Все по твоей инициативе, да?! Прославляешь себя, да? И ты, Сенечка, тоже хорош: читаешь по бумажке, как попугай!

— Тише ты!.. Тише! — испуганно, на весь двор прошептал Ленька. — Сеня, оттащи ее от микрофона!

— Я тебе оттащу! Я сейчас такое скажу!..

Сеня Блошкин, наконец, овладел собой и невозмутимым дикторским голосом сообщил:

— Внимание! Передача «У нас в гостях!» по техническим причинам отменяется.

 

САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ!

Дорогие товарищи жильцы! Если у вас что-нибудь поломалось — ну, там ножка от стола отлетела или утюг перегорел, — не огорчайтесь. Все это скоро починится и станет совсем новеньким, потому что наш «Боевой домовой пионерский штаб» решил открыть во дворе мастерскую.

Мы надеемся, что у каждого жильца в скором времени что-нибудь сломается, и тогда наша мастерская придет вам на помощь!

Название у мастерской уже есть — «Что сломалось — все починим!», а помещения у нее пока еще нет. Но это ничего! Мы решили открыть нашу мастерскую в старом дровяном сарае. Про этот самый сарай наш местный поэт сочинил такие стихи:

Идет по городу молва:

Стоит сарай,

А в нем — дрова!

Не только малые детишки -

Все люди смотрят с удивлением:

Кому,

Зачем нужны дровишки

В домах с центральным отоплением?!

Наш специальный корреспондент из квартиры номер девять сообщает, что дровишки эти привезла с собой из старого дома Калерия Гавриловна Клепальская. Там, в старом доме, не было центрального отопления и дрова согревали Калерию Гавриловну, а здесь, у нас, они «не светят и не греют».

Но Калерия Гавриловна привыкла к своим дровам, и ей грустно с ними расставаться. Один наш специальный корреспондент пролез в сарай со стороны крыши и точно выяснил, что дрова эти давно уже сгнили.

Мы уверены, что Калерия Гавриловна станет, наконец, сознательной и выбросит свои гнилые дрова. Тогда уж мы не станем лазить, в сарай через крышу, а войдем туда просто через дверь и откроем свою мастерскую! Тем более, что, как сообщает специальный корреспондент из той же самой девятой квартиры, кухонный столик Калерии Гавриловны совсем разваливается. И мы его в благодарность починим вне очереди!

ПЕРЕДАиМ ОБЪЯВЛЕНИЯ! …Внимание! Внимание!

Сегодня мы начинаем собирать инструменты для новой мастерской. Пункт сбора — квартира номер семнадцать. Сдавайте их прямо в окно, после трех часов дня, Олегу Брянцеву. В дверь не звоните и не стучите, чтобы не тревожить соседей. Если в окно случайно высунется бабушка, не убегайте: она только с виду сердитая.

Несите напильники, стамески, рубанки, тиски, электропаяльники и вообще все, что может пригодиться. И даже то, что, по вашему мнению, не может пригодиться, тоже несите: на месте посмотрим! Если инструменты испорчены, не беда: мы их починим! Но если они новые, это все-таки лучше!

Спешите! Спешите! Фамилии жильцов, которые сдадут инструменты в первые три дня, будут объявлены по радио. Представляете себе, как приятно будет послушать вам самим и всем вашим родственникам! …Внимание! Слушайте, юные жильцы нашею дома! «Боевой домовой пионерский штаб» просит вас в течение трех дней составить точные списки всех самых интересных книг, которые есть в ваших личных библиотеках. Не бойтесь, пожалуйста: никто и не думает их отбирать. Просто мы хотим устроить «великий книгообмен». Что это такое? А вот послушайте! К примеру, юный гражданин Икс имеет на руках книгу «Рожденные бурей», давно ее прочитал и хочет прочитать книгу «Остров сокровищ», которую имеет в своем шкафу юный жилец Игрек, интересующийся как раз той самой «Бурей». Тут-то и происходит временный «книгообмен». В результате Игрек получает «Бурю», а Икс «Остров» со всеми его сокровищами. И так далее… В общем, кажется, понятно.

Это же будет замечательное дело! А то книги лежат себе на полках, пылятся, скучают без дела… А тут они будут все время в ходу! И в библиотеку бегать не нужно будет: там ведь тоже хорошую книжку не сразу получишь, сперва в очереди постоишь!

Только предупреждаем: всякий, кто будет рвать обложки или книжку вместо скатерти под тарелку с супом подкладывать или вообще «зачитает» интересную книжицу, — сразу попадет в страшную радиопередачу, которая будет называться «Нокаут в эфире». Так что уж лучше заворачивайте книги в белую бумагу и читайте аккуратно — на чистом месте и с чистыми руками.

Вот и все, что мы хотели сообщить. Вела передачу Таня Крутихина.

 

СНОВА… ДУ НАС В ГОСТЯХ!"

— Начинаем очередную передачу «У нас в гостях!». Сегодня у нас в гостях находится дворник дядя Семен.

— Мне по гостям ходить некогда, — раздался хриплый бас дяди Семена. — Я по делу на чердак зашел.

— Простите, дядя Семен, вы хотите сказать «на бывший чердак»? И вообще мы хотим предупредить, что вас сейчас слушают очень многие люди, — нежно, тоном гостеприимного хозяина пытался ублажить дворника диктор Сеня Блошкин.

— Чердак он и есть чердак! Неизвестно еще, как пожарная охрана про все это выскажется. Захватили кладовку самовольно и устроили неизвестно что!

— Вы хотите сказать, что мы организовали радиостудию «Говорит седьмой этаж!»? — отчаянно старался наладить беседу Сеня.

— В домовой книге шесть этажей значится. И все тут! — не сдавался дядя Семен.

— Продолжаем нашу дружескую беседу, — сообщил радиослушателям Сеня Блошкин.Может быть, вы, дядя Семен, недовольны юными жильцами нашего дома?

Расскажите, пожалуйста, радиослушателям, чем именно вы недовольны!

— А всем недоволен! Во дворе вы много торчите — вот что. Сидели бы по домам, уроки бы готовили— вот бы и был порядок.

— Ну, дядя Семен, если никто не будет во двор выходить, — начал терять самообладание Сеня, — так это уж будет не двор… А как бы это сказать… заповедник! Или… какая-нибудь запретная зона!

— Больно умные все стали, — мрачно ответил дядя Семен.

— А мы бы хотели наладить с вами…

— Не трожь кишку! Поливальную кишку не трожь! — закричал вдруг репродуктор на столбе. И в ту же секунду радиослушатели увидели дядю Семена, высунувшегося из полукруглого чердачного окна. Он свирепо погрозил пареньку, который там, внизу, окатывал девчонок холодной ледяной струей.

Потом дворник скрылся. А передача «У нас в гостях!» продолжалась.

— А вы знаете, дядя Семен, мы недавно у вас в домоуправлении прочитали одну очень интересную книгу, — вступила в беседу Тихая Таня.

— Нашли место! Лучше бы в библиотеку записались! Недалеко, кажется: через дорогу перебежать.

— А такой книги ни в одной библиотеке нет. Она знаете как называется?

Дядя Семен молчал.

— «Домовая книга»! Это не та, конечно, которую мадам Жери вела, а наша, новая! И вот мы из нее узнали, что в нашем доме проживают, оказывается, три маляра, два штукатура, два каменщика и много еще других разных рабочих, которые на стройках работают. Вот бы с их помощью ремонт сделать! А, дядя Семен?! И наш «Боевой домовой пионерский штаб» поможет. Давайте пригласим сейчас всех на воскресник или там на субботник по ремонту своего родного дома!

— Вы бы вот лучше сперва за собой последили, — ворчал дворник. — Все стены в парадном своими именами исписали и другими всякими неприличностями…

— А это мы все белилами замажем, — раздался голос Олега Брянцева. — И стены в парадном покрасим!

— Чтобы удобнее потом по чистому писать было?! Места вам, что ли, не осталось? — не сдавался дворник.

— Нет уж, если хоть одно словечко появится, мы по почерку узнаем!

— Это вот другое дело! — согласился, наконец, дядя Семен. И устало вздохнул.

— Дружеская беседа с дворником дядей Семеном закончена, — провозгласил Сеня Блошкин.

 

ЗАГЛЯНЕМ В КВАРТИРЫ!

…Наш специальный корреспондент из квартиры номер тридцать шесть передает, что вчера вечером на эту квартиру обрушилось страшное стихийное бедствие: перегорели пробки.

В героической борьбе с этим бедствием приняла участие вся квартира: одни жильцы побежали в магазин за свечами, другие выкопали из сундуков керосиновые лампы, третьи помчались искать монтера, но было ужо поздно, и его не нашли… Наконец сам наш специальный корреспондент Владик Вербицкий проявил замечательную инициативу: несмотря на поздний час (было уже двадцать три часа ноль-ноль минут по местному времени), он побежал в другой подъезд, в квартиру помер семнадцать, разбудил там бабушку Анну Степановну, поднял с постели Олега Брянцева и привел его непосредственно на место катастрофы.

Наша радиостудия отмечает находчивость своею специального корреспондента и твердо надеется, что в следующий раз Владик Вербицкий или кто-нибудь из жильцов тридцать шестой квартиры дерзнет сам, презирая все опасности, ввернуть новую пробку вместо перегоревшей! …Наш специальный корреспондент из квартиры номер десять передает, что вчера утром юная жиличка Валя Пузырева залезла в ванну и просидела там ровно один час тридцать четыре минуты. Валя учится во второй смене, и ей некуда было спешить. А все Валины соседи ушли на работу неумытые.

Сперва соседи тихо просили Валю выйти, потом они стали стучать в дверь, но Валя не отвечала. Тогда все заволновались… Думали даже, что Валя утонула — тем более что она не умеет плавать. Стали дергать дверь и даже пытались сорвать ее с петель.

Тогда Валя подала голос и этим самым голосом заявила:

— Я первая заняла ванну, и я имею право в ней сидеть сколько захочу!

Всем давно известно, что в ванне не сидят, а моются. Жильцы пытались объяснить это Вале, но долго они объяснять не могли, потому что опаздывали на работу.

Позже, в беседе с нашим корреспондентом, Валя заявила, что она дочитывала в ванне одну очень увлекательную книжку.

Говорят, что сегодня Валя достала какой-то новый, очень толстый интересный роман. Бедные жильцы квартиры номер десять: им придется идти в баню! …Наш международный обозреватель передает из квартиры номер пять. Вчера, ровно в два часа дня, из школы сюда прибыл Стасик Гавриков. В коридоре прибывшего Стасика встречали его мама, бабушка и младшая сестренка Рита.

Стасик передал им свое пальто, шапку и портфель, а никаких дружеских приветствий — в виде, например, слов «здравствуйте» или «спасибо» — не передавал.

В честь почетного гостя был дан обед, во время которого Стасик ни с кем не обменялся речами и даже ни одного слова не произнес, а только дипломатическими кивками головы давал понять, чтобы ему принесли первое блюдо, потом — второе, а потом уж — и третье.

После обеда, прошедшего в напряженной и недружественной обстановке, Стасик несколько раз неясными движениями губ давал понять, что ему что-то не нравится. Но что именно ему не нравилось, так никто и не понял.

После обеда почетный гость отправился в приготовленные для него покои, то есть на диван, и проспал около полутора часов. В это время мама и старая бабушка натирали пол, а младшая сестренка Рита на кухне мыла посуду.

Поднявшись, наконец, с дивана, почетный гость отправился на экскурсию во двор в сопровождении своих приятелей из других квартир.

Вечером в честь почетного гостя был устроен просмотр телевизионной программы. Вместе с высоким гостем в первом ряду находилась его младшая сестренка Рита, которой давно уже пора было спать. Но спать она не могла, потому что почетный и высокий гость не разрешал выключать телевизор до тех пор, пока не кончились все передачи и дикторша не пожелала всем спокойной ночи.

Уроки высокий гость в этот день не готовил. В личной беседе с нашим корреспондентом он заявил, что у него нет ни одной тройки. Это верно: ни одной тройки у него действительно нет, зато есть три двойки.

В беседе с нашим корреспондентом бабушка Стасика ничего не сказала, а только тяжело вздохнула. И мама ничего не сказала — и тоже вздохнула. А младшая сестренка, десятилетняя Рита, сказала, что «это не брат, а прямо какой-то заморский барин!». И еще она обозвала своего брата «наследным принцем». Устами младенца глаголет истина! …Наш специальный корреспондент из квартиры номер двадцать три передает, что сегодня днем юная жиличка этой квартиры Зиночка Перепелкина установила новый рекорд продолжительности телефонного разговора: она не вешала трубку в течение восьмидесяти девяти минут, хотя все остальные жильцы чуть было не повесились!

Надо сказать, что прежний рекорд продолжительности телефонного разговора (семьдесят две минуты) также принадлежит Зинаиде Перепелкиной.

В беседе с нашим корреспондентом Зиночка заявила, что свое вчерашнее спортивное достижение она не считает пределом.

Мы не хотим соперничать с Зиной по части продолжительности разговоров и поэтому заканчиваем нашу сегодняшнюю радиопередачу.

До завтра, товарищи жильцы!

Ровно в двадцать часов ноль-ноль минут по местному времени ждем вас на подоконниках, а также на скамейках во дворе, возле старого деревянного столба.

До свидания!

 

БЕСЕДА С РОДИТЕЛЯМИ

Дорогие товарищи родители! Мы теперь часто будем беседовать с вами. И вы даже не сможете нас перебивать, чтобы сделать какое-нибудь замечание. Мы будем помогать вам воспитывать нас и бороться со всякими нашими недостатками — с ленью, трусостью и тому подобным. Вот сегодня мы расскажем вам одну историю, в которой ничего не выдумано. Эту историю сообщила нам одна девочка, имя которой мы изменили по ее собственной просьбе. Из этой истории вы узнаете, как… Но лучше расскажем все по порядку. …Наступил май, и квартира сразу опустела. Уехала с мужем на курорт соседка, очень ворчливая, которая всегда жаловалась, что Катя вертится под ногами (а она вовсе никогда и не вертелась).

— Ну, теперь ты полная хозяйка в квартире, — сказала мама. — Довольна?

Но Катюша не была довольна. Наоборот, она была очень и очень огорчена.

Сперва мама не догадывалась, в чем дело, а потом поняла: Катя боялась оставаться дома одна. Днем было еще ничего, но вот ночью, когда мама дежурила в больнице, Катюша места себе не находила. Вернее сказать, она находила себе место, но в другом доме: убегала ночевать к своей подружке Леночке.

Мама приходила с ночного дежурства рано-рано утром, а Катя возвращалась от Леночки позже. Однажды, вернувшись, она увидела, что мама спит, а на столе лежит записка: «Ты, значит, у меня отчаянная трусиха? Просто стыдно за тебя. Ведь уже в третий класс перешла! В пионеры вступать собираешься!» Катюша и сама не знала, чего именно она боится. Сколько раз она давала себе слово, что выдержит, не убежит к Леночке, — и каждый раз убегала.

Однажды, уходя на ночное дежурство, мама сказала:

— Следи за телефоном, Катюша. Должен быть один звонок! Очень важный…

— Ага, понимаю, — сказала Катя.

Маме часто звонили от разных больных, которых она лечила.

Звонили даже по ночам. И каждый раз, кончая разговор, мама говорила: «Вы звоните, когда нужно будет. В любое время звоните, пожалуйста, не стесняйтесь!» Мама ушла, а Катюша стала читать книжку и время от времени поглядывала на телефон. Она думала, что важный звонок раздастся очень скоро, а его все не было и не было. Когда спустились сумерки, Катя заволновалась. Она глядела на телефон умоляющими глазами, и, словно сжалившись, он наконец зазвонил.

— Это автобаза? — раздался в трубке хриплый голос.

— Да нет! — с досадой ответила Катюша и бросила трубку.

«Хоть бы он поскорей еще раз позвонил! — думала она. — Я бы узнала, в чем дело, сообщила маме на работу и потом побежала к Леночке!» Но телефон все не звонил.

Откуда-то сверху раздались мужские голоса. Они то затихали, то становились громче. Это показалось Катюше очень таинственным. «Странно!»— со страхом подумала она. Подошла к окну и внимательно оглядела подоконник, потом высунулась и осмотрела карниз. Ни на карнизе, ни на подоконнике никого не было. «Так это же радио у соседей, наверху!» — вдруг догадалась Катя. На миг ей стало смешно. Но только на один миг, потому что в следующий момент было уже не до смеха: ей показалось, что в коридоре скребутся мыши.

Бледная Катюша прислушалась к шороху. Но тут же хлопнула металлическая крышка, и она поняла, что это почтальон опустил что-то в почтовый ящик.

Катюша открыла ящик — там лежало письмо соседке. Катя сразу положила его обратно: соседка не любила, когда брали ее письма.

И вдруг Катюше почудилось, что мыши действительно скребут, но только не под полом, а где-то наверху, на потолке. «Что за ерунда! Ведь мыши не могут быть наверху», — рассуждала Катюша. Это, однако, не очень успокоило ее, и она стала чутко прислушиваться к странному шороху. Тогда до нее донеслись и отдаленные звуки музыки. «Вальс! „Дунайские волны“! — с радостью подумала Катя, словно она услышала голос старого знакомого. — Это же соседи танцуют и шаркают ногами!» Но успокоилась она ненадолго. Каждый скрип половиц заставлял ее вздрагивать и прислушиваться.

«Нет, так больше нельзя! — решила она. — Пойду к Леночке!» Она открыла парадную дверь, но тут же подумала: «А как же звонок? Ведь он очень важен для мамы. Наверное, будут звонить от какого-нибудь больного. Я уйду, а мама так ничего и не узнает. Нельзя, нельзя уходить!» Она захлопнула дверь, заперла ее на все запасные замки и даже на цепочку, потом прилегла на диван, укрылась байковым одеялом и стала вспоминать все книги и фильмы, где говорилось о смелых людях и их подвигах. Но и литература Кате не помогала. Она еще несколько раз порывалась отправиться к Леночке, но потом спохватывалась: «А важный звонок?» И оставалась. Так она и заснула.

Под утро ей приснился сон. Она стоит на площадке парадной лестницы, дверь закрыта, а в пустой квартире звонит, надрывается телефон. Катюша знает, что это тот самый очень важный для мамы звонок, но попасть в квартиру не может.

И вообще не может двинуться с места, как это часто бывает во сне.

Катя открыла глаза. Было уже совсем светло, телефон и в самом деле звонил.

Она скинула одеяло, подбежала к аппарату, сняла трубку и услышала мамин голос:

— Катюша, ты дома? Ты не убежала к Леночке?

— Нет, мама, я не убежала.

— Ну, тогда я и все мои товарищи, врачи, просят передать тебе, что ты молодчина, настоящая молодчина!

— Но ведь важного звонка не было! Я все время ждала, а его все не было и не было.

— Как же но было? — засмеялась мама. — Мой звонок — это и есть тот самый важный звонок!.. …Дорогие товарищи родители! Сейчас мы рассказали вам об опыте Катиной мамы, которая победила трусость своей дочери. Мы постарались записать эту историю с Катиных слов складно, как рассказ, чтобы вам было интересно слушать. Мы теперь часто будем рассказывать об опыте передовых родителей. А имен и фамилий называть не будем, так что не стесняйтесь, пожалуйста, и пишите нам на «седьмой этаж». Вел передачу Сеня Блошкин.

 

ДЛЯ ВАС, ПЕНСИОНЕРЫ!

Внимание! Внимание!

Говорит седьмой этаж!

Обычно наша передача начинается в двадцать часов по местному времени, то есть тогда, когда почти все взрослые уже приходят с работы.

А сегодня мы включили свой микрофон в пятнадцать часов, или, попросту говоря, в три часа дня. А почему? А потому, что передача наша будет для тех, кто уже не ходит на работу, кто своей долгой и, как это говорится, безупречной трудовой жизнью заслужил право отдохнуть. Мы так и назвали свою передачу: «Для вас, пенсионеры!» Мы решили устроить большой концерт из разных произведений: ведь в часы отдыха приятно послушать музыку, стихи и, невзирая на возраст, потанцевать!

Теперь мы почти каждый день будем устраивать такие концерты. В общем, в нашем доме пенсионеры скучать не будут!

Все вы, конечно, заслужили право на отдых. Это факт! Но ведь все время отдыхать да отдыхать тоже нелегко: от этого можно так устать, что не обрадуешься! И вот мы хотим, дорогие товарищи пенсионеры, сделать так, чтобы и вам было не скучно отдыхать и нам польза была.

Недавно мы прочитали вслух домовую книгу. Из нее мы точно узнали, что в доме номер девять дробь три живут пенсионеры семнадцати разных профессий. И каждый работал по своей специальности лет тридцать, а то и сорок, а то и еще больше. Ну, а у нас еще нет пока никакой профессии. Но мы очень хотим научиться настоящему делу! Каждый из нас чем-нибудь увлекается: кто любит радиотехнику, кто столярничает, кто хочет строить модели, а кто танцует или даже поет… Вот вы, товарищи пенсионеры, и можете помочь нам во всех этих делах!

Мы узнали, что в двадцать третьей квартире живет инженер-пенсионер, который очень много лет проработал на авиационном заводе. И мы хотим попросить его: возьмитесь, пожалуйста, руководить нашим авиационным кружком! А в шестой квартире проживает один старый слесарь: может быть, он поможет организовать нам мастерскую «Что сломалось — все починим!». Инструментов мы столько собрали, что к Олегу Брянцеву в комнату просто не войдешь: настоящий склад, да и только! Вот вы бы и помогли нам немножко, Валентин… Валентин Захарович! Как? Согласны?..

Или вот мы хотим хореографический кружок организовать, чтобы танцевать уже но всем правилам науки. А в тридцать первой квартире как раз проживает бывшая балерина.

Мы, конечно, сами не видели, но, говорят, она даже в «Лебедином озере» танцевала. И наши девочки тоже очень любят танцевать, но только не умеют.

Научите их, пожалуйста, Клавдия Теодоровна! Ладно?

В общем, «Боевой домовой пионерский штаб» может каждому пенсионеру подобрать дело по душе. А самых активных пенсионеров мы даже решили избрать членами своего «Пионерского штаба». Разве плохо звучит: «пионер-пенсионер»?!

Кстати, мы должны сказать, что некоторые жильцы нашего дома уже откликнулись на призыв БОДОПИШа: «Товарищи взрослые, дружите с нами!» Наш спецкор из девятой квартиры передает, что Калерия Гавриловна Клепальская выразила желание вести по нашему радио уроки французского языка и беседы о хороших манерах.

Это будет очень здорово! Вот, например, изучим мы все французский язык, придем в соседний двор, начнем разговаривать, а нас никто понимать не будет! И мы сможем говорить все, что захотим! И «Графа Монте-Кристо» мы сможем прочитать в подлинном виде, потому что Александр Дюма-отец писал, как известно, на французском языке!

Ну, а про хорошие манеры уж и говорить не приходится! Они нам очень пригодятся. Потому что, как сообщают наши спецкоры из разных квартир, многие юные жильцы валяются днем на кровати прямо в ботинках и штанах; вилку держат в руке так, будто хотят проткнуть тарелку насквозь; а с девочками обращаются так, что д'Артаньян всех их по очереди вызвал бы на дуэль!..

В общем, мы поддерживаем ценную инициативу Калерии Гавриловны. И еще хотим сообщить, что, согласно непроверенным данным, Калерия Гавриловна, кажется, согласна освободить дровяной сарай и отдать его нашему «Боевому домовому пионерскому штабу». Об этом сообщил в последнюю секунду все тот же специальный корреспондент из девятой квартиры.

И, наконец, самое последнее. Мы хотим, чтобы товарищи пенсионеры помогли нам отвечать на вопросы радиослушателей. Мы хотим каждое воскресенье проводить передачи: «Спрашивай что хочешь— все равно ответим!» Мы уже получили девяносто восемь первых вопросов. Из них семьдесят три задал Жорик Калугин из первой квартиры. Жорик интересуется всем на свете: и ракетами, и макетами, и счетными машинами, и Марсом, и атомной энергией… Но мы не смогли пока еще подробно ответить на все эти вопросы. А вот некоторые товарищи пенсионеры могут: ведь среди них — целых два доктора и три кандидата наук! Это все мы прочитали в домовой книге. И мы просим товарищей кандидатов и докторов помочь нам. А то без их помощи нам придется переименовать свою передачу и назвать ее так:

«Спрашивай что хочешь — все равно не ответим!» Вот и все, о чем мы хотели побеседовать. А сейчас слушайте концерт! Мы начинаем со старинных вальсов, которые так любят все пенсионеры…

 

КТО ЭТОТ КОРРЕСПОНДЕНТ?!

— Кто он? Кто этот корреспондент? — бушевала на кухне «мадам Жери-внучка».Я найду его! Я его разоблачу!..

Ленька заперся в комнате. Но и туда долетали крики и угрозы Калерии Гавриловны:

— Это же безобразие! Я вовсе не собираюсь лезть на чердак и беседовать оттуда о хороших манерах! Французский язык!.. Пусть они сначала по-русски научатся разговаривать! А сарай? Да никогда в жизни! Никогда в жизни я не выброшу свои дрова, которые хранились столько лет, которые мне так дороги!

Ни за что на свете!..

Понимаешь ли, — жаловалась она по телефону своей приятельнице. — Это же настоящее издевательство! Насмешка! Они говорили обо мне в передаче для пенсионеров. Что, интересно, они хотели этим сказать? Что мне уже пятьдесят пять лет? Или что я приближаюсь к пенсионному возрасту? Что общего у меня с пенсионерами, что?! Я, видишь ли, согласилась освободить сарай! По каким-то там непроверенным данным! Пусть они проверят эти данные! Ну конечно… Ты совершенно права, просто из принципа! Никогда не освобожу, никогда!

Получив поддержку своей приятельницы, Калерия Гавриловна вновь зашумела в одиночестве на кухне. Крик ее был прерван появлением шофера Васи Кругляшкина.

Шофер Вася вошел на кухню в своем рабочем комбинезоне, с засученными рукавами, с мылом и полотенцем в руках.

— Вот именно: их надо научить хорошим манерам! — зло отчеканила «мадам Жери-внучка». — И я пойду в домоуправление! Пусть они заставят замолчать всех этих чердачных корреспондентов! Каждый день концерты для пенсионеров!

Просто решили уморить старых людей: спать невозможно, отдохнуть невозможно!

И эти возмутительные сообщения!

— Какие сообщения? — удивленно, непонимающе заморгал глазами Вася. — Вас же на весь дом прославили! Такие хорошие дела вы придумали — ну, просто не ожидал!

— Вы еще многого от меня не ожидаете! — решительно воскликнула Калерия Гавриловна. — В домоуправление! Я от них потребую! Они обязаны охранять своих жильцов от произвола…

С этими словами Калерия Гавриловна выбежала на площадку парадной лестницы.

Вася Кругляшкин подошел к Ленькиной двери:

— Выходи, Леонид! Не бойся! Ленька с опаской выглянул в коридор.

— Это ты ловко придумал! — похвалил его Вася. — Начал, значит, ее перевоспитывать? — Вася вздохнул: — Только что из этого получится? Видел, как взвилась?

— Не видел, но слышал. Через дверь. …Соседка из десятой квартиры вынимала газеты из почтового ящика.

Увидев Калерию Гавриловну, она всплеснула руками:

— Я так рада! Так рада! У моей Верочки по французскому языку одни тройки.

Хотела репетитора пригласить. А теперь вы поможете ей, дорогая Калерия Гавриловна! Прямо по радио. Это так замечательно! И бесплатно! Вы многим поможете…

— Да, я им всем помогу! — впопыхах проговорила «Жери-внучка» и ринулась вниз.

Но на втором этаже ее задержала чета пенсионеров. Они всегда ходили вместе и даже говорить умудрялись как-то вместо, в один голос.

— Прекра-асно! Просто прекра-асно! — дуэтом запели старые супруги. — Спасибо за всех наших внуков и внучек! Спасибо!..

— Пожалуйста! На здоровье…— несколько растерявшись и уже без прежней злости проговорила Калерия Гавриловна. И побежала дальше.

На первом этаже ее встретила уборщица, с ведром и тряпкой в руках. От этой суровой женщины все жильцы дома уже много лет слышали лишь одно:

«Ноги надо вытирать! Дома небось вытираете!..» Но сейчас она оказалась очень многословной:

— Вот научите, научите их хорошим манерам, Калерия Гавриловна! Тогда небось будут ноги в парадном вытирать. И на стенах писать не будут свои имена… И другие всякие вещи! Научите их, научите!

— Я их научу! И проучу! — на ходу бросила Калерия Гавриловна, выбегая на улицу.

Домоуправление находилось во дворе, в полуподвале. Вылетев во двор, Калерия Гавриловна остановилась. Дорогу ей преградила целая группа пенсионеров, которые только что, сидя на лавочке под деревянным столбом, слушали радиопередачу. Все стали поздравлять Калерию Гавриловну и даже пожимать ей руки:

— Хорошо, хорошо придумали! Очень благородно! Очень!

Решили, значит, подарить свои знания подрастающему поколению? Вот если бы все жильцы так поступали! Это для всех нас— пример! И сарай, значит, решили освободить? Правильно! Открыли простор детской инициативе и самодеятельности!

— Да-да… Решила подарить… И открыть простор…— пролепетала Калерия Гавриловна, растерянно отвечая на приветствия и рукопожатия.

— Ну, не будем, не будем вас задерживать… Примите еще раз!..

Бегом спустившись в полуподвал, Калерия Гавриловна решительно распахнула дверь домоуправления и прямо с порога воскликнула:

— Слыхали? Я возвращаюсь на воспитательную работу!

— Слыхали! А как же, слыхали! — ответил управдом, облокотившись на кипу справок и паспортов. — Этот «седьмой этаж» всех нас того… К делу приставил! Хочу даже сегодня сам лично по ихнему радио выступить и благодарность объявить: все стены в подъезде, представьте себе, в порядок привели! Ничего не скажешь: молодцы! И насчет сарая вы правильно решили, товарищ Клепальская!

— Да, решила! Если детям надо — пожалуйста! Мне не жалко!

ЛиНЬКИНА ПРЕМИЯ Тетя Полли, как известно, заставила Тома Сойера красить забор как раз в день субботнего отдыха. И именно в тот далекий день Том «открыл великий закон», который звучит так:

«…для того чтобы мальчику или взрослому захотелось чего-нибудь, нужно только одно — чтобы этого было нелегко добиться». Ленька не очень твердо помнил законы физики, которые он проходил в школе, но закон Тома Сойера знал наизусть.

Получилось так, что мастерская «Что сломалось — все починим!» назначила первый пробный ремонт парадного в первом подъезде как раз на воскресенье, то есть, как и тетя Полли, на день отдыха. А еще накануне Ленька узнал, что в воскресенье только на одном-единственном девятичасовом сеансе идет новая детская картина, о которой девчонки во дворе говорили: «Бесподобная!..» Еще накануне Ленька купил билет. Он решил, что если начать работу в восемь утра, то к девяти вполне можно освободиться.

Мастерская «Что сломалось— все починим!» старательно подготовилась к тому, чтобы уничтожить во всех парадных дома написанные на стенах «имена и другие всякие неприличности», как выразился дворник дядя Семен. Целые десять дней будущие маляры обучались у самого настоящего маляра, жившего в квартире номер шестьдесят один. В стройконторе, что была недалеко от дома, с трудом выпросили на время кисти и стремянки. Достали известь и краски… Итак, все было готово!

Решили начать с первого подъезда, с того самого, в котором жил Ленька. По предложению Тихой Тани каждый должен был работать на своем этаже, чтобы прежде всего уничтожить свои собственные художества. Особенно Тане хотелось, чтобы Ленька повозился со стеной своего этажа, потому что именно на этой самой стене года три назад он нарисовал уродца с косичками и подписал: «Танька — дура!» Ровно в восемь утра Ленька установил стремянку, подтащил ведро с известью и кистью и приступил к делу. Он припомнил все советы, которые давал настоящий маляр из шестьдесят первой квартиры. Но Тихая Таня и здесь проявила вредность характера: она никак не хотела исчезать со стены. Ленька наложил на нее уже несколько слоев извести, а косички и вытаращенные глаза, чуть побледневшие, все смотрели и смотрели на него.

Ленька трижды вынимал из кармана куртки узкий синий билетик, любовно разглядывал его — и трижды убеждался, что начало сеанса именно в девять часов утра, а не в десять и даже не в девять тридцать, как хотелось бы Леньке. Времени до девяти оставалось все меньше и меньше. Что было делать?

Тут-то Ленька и вспомнил знаменитый закон Тома Сойера. Вообще он часто обращался за советами к знаменитому озорнику, выдумщику и фантазеру. И сейчас тоже решил воспользоваться его примером. Ленька вспомнил, как Том Сойер заставил-таки своих приятелей красить забор, сделав вид, что ему самому это дело очень по душе и что права на такую почетную работу нелегко добиться.

Лепька вспомнил, что бедняга Том тащил к забору ведро с известью в солнечное весеннее утро, когда так хорошо было гулять, бегать, прыгать — одним словом, делать все, что угодно, но только не красить забор. И в это утро тоже сияло весеннее солнце, и Леньке тоже хотелось заниматься всем, чем угодно, но только не белить стену возле своей квартиры. Но больше всего ему, конечно же, хотелось пойти в кино. Узкий синий билетик, казалось, прожег карман куртки и добрался до самого Ленькиного сердца. Наконец из двух квартир на этаже один за другим появлялись ребята, которые не состояли еще в БОДОПИШе, не работали в новой мастерской — и потому могли легко и свободно бежать на улицу.

Но они не бежали. Каждый останавливался возле Леньки, с удивлением разглядывал стремянку, кисть и даже совал нос в ведро с известью. И каждый обязательно восклицал:

— Ой, что это ты делаешь?!

Первым воскликнул Гарик, добрый и веселый паренек, который не только разрешал, но даже сам предлагал всем во дворе кататься на своем двухколесном велосипеде и носить свою «капитанку» с якорем и лакированным козырьком.

Гарик долго и с завистью глядел на Леньку, хотя по натуре своей вовсе не был завистлив. Он намазал известь на палец, понюхал и чуть было не попробовал ее на вкус.

— Не стоит: отравишься! — остановил его Ленька.

— Дай-ка я тоже попробую, — сказал Гарик. Лепька взглянул на него с жалостью:

— Очень хочется, да? Понимаю! Всем хочется! Не ты, как говорится, первый, не ты последний. Меня уж тут десять человек просили. Прямо умоляли, в ножки кланялись. — Ленька, как всегда, начинал увлекаться. — Но я не могу…

Доброму Гарику этот отказ был совершенно непонятен:

— Не можешь? Почему?

Ленька таинственно огляделся по сторонам:

— За-пре-ще-но! Мы ведь учились у самого настоящего маляра! А ты не учился… Целый месяц опыт перенимали! — Ленька незаметно для самого себя увеличил срок обучения ровно в три раза. — Тебе-то уж, Гарик, я бы разрешил… Но это же уметь надо!

Отказывать Гарику было очень неудобно: Ленька до того накатался однажды на его двухколесном велосипеде, что лопнули камеры сразу на двух колесах. И все же он решил немного помучить своего доброго соседа по этажу:

— Пойми: это же не всем доверяют. А только лучшим… Ну, тем, кто состоит в БОДОПИШе и вообще чем-нибудь отличается!..

Гарику пришлось скромно признать, что ничем особенным он пока еще не отличился.

— Ну что ж, — грустно сказал Гарик. — Я пошел… Он сделал несколько медленных шагов вниз по лестнице. И лишь тогда Ленька сжалился:

— Погоди ты…

Гарик просветлел и вернулся на площадку. Но тут открылась дверь десятой квартиры и вышла сестра Гарика, строгая, подтянутая семиклассница Лида, которая свысока смотрела на всех мальчишек во дворе и постоянно упрекала своего младшего брата в «бесхарактерности и мягкотелости». Лида хотела, как всегда, гордо пройти мимо, слегка кивнув головой. Но не смогла, остановилась и тоже заглянула в ведро, перепачканное известкой:

— Что это ты делаешь, Леня?

— А вот крашу стену. У нас из всего дома отобрали самых достойных и поручили это дело!

Лиде никогда и в голову бы не пришло заниматься малярными работами, но то, что она не попала в число «самых достойных», больно ранило девочку.

— А кто это, интересно узнать, отбирал?

— Комиссия! — тут же нашелся Ленька. — Очень ответственная комиссия!

— И по всем квартирам ходили?

— По всем! Тебя, наверное, не было дома…

— Очень странно. Я, между прочим, два раза помогала маме делать ремонт и умею красить не хуже тебя. Хочешь, покажу?

— Нельзя, нельзя! — Ленька с отчаянным видом закрыл собой и ведро, и стремянку, и черного уродца с косичками. — Сказали, что никому нельзя доверять!

— А тебе можно?

— А мне можно.

— Ну знаешь, уж если тебе доверили, то мне и подавно можно!

В это время вышел на площадку Веня, мальчишка, который больше всех пользовался добротой и бескорыстием своего соседа Гарика и которого все в доме звали «Занудой». Увидев ведро, кисть и стремянку, Веня не удержался от вопроса:

— Ой, что это ты делаешь?

— Не видишь, что ли? Ремонтирую!

— Ле-онь, а Ле-онь, дай мазнуть! Хоть разочек! — сразу заныл Веня.

— Ну что с вами поделаешь?! — бессильно взмахнув руками, сдался, наконец, Ленька, заметив, что маленькая стрелка на ручных Лидиных часах угрожающе приближалась к девяти. — Ладно уж: валяйте! Только так: красить будете по очереди. Сначала Гарик полчаса покрасит, потом — Лида, а ты, Веня, в последнюю очередь.

— Почему-у? А, Ле-онь! Почему-у я в после-еднюю? Гарик, уступи мне, а?

Добрый Гарик уже готов был безропотно уступить, но Лида вырвала у Леньки кисть и крепко вложила ее в руку своему бесхарактерному брату:

— Держи! И не будь тряпкой!

— Так…— сказал Ленька и вынул из кармана синий узкий билетик. — Значит, через полтора часа я вернусь, — и чтобы стена была как новенькая!

Счастливый Гарик стал уже забираться на стремянку, но в эту минуту показался «отдел технического контроля» в составе Тихой Тани и Фимы Трошина. Вслед за ними не спеша, вытирая пот со лба, поднимался по лестнице и Олег Брянцев.

— Ага! — злорадно воскликнула Тихая Таня. — Наш Ленечка уже устроился: эксплуатирует наемную рабочую силу!

— Да что вы, ребята! Я просто…— растерялся Ленька.

— Ведь было же русским языком сказано, что неопытных, не прошедших курс обучения не допускать! — уже спокойным, деловым голосом наставительно произнесла Таня.

Гордая Лида презрительно взглянула на Таню:

— Мы с Гариком два раза сами ремонтировали свою комнату. Вместе с мамой…

Так что, пожалуйста, не беспокойся.

— И потом, я… я передал им свой опыт, — промямлил Ленька. Но потом вдруг воспрянул духом: — И вообще, сами же вы говорили: «Надо всех приобщать к общественно полезному труду!» Вот я и приобщаю! Весь свой этаж приобщаю!

Таня осуждающе оглядела Леньку с головы до ног и тут заметила у него в руке узкий синий билетик:

— А это что такое?

По праву представителя «отдела технического контроля» она взяла билет, перевернула его:

— Ага, все ясно: сам собрался развлекаться, а другие за него будут работать! Олег вот в семь часов поднялся — и все уже на своем этаже сделал!

А ты…

— А что я?.. Я вот на свои деньги купил билет, чтобы вручить его как премию, тому, кто первый закончит! Значит, Олегу! Получай, пожалуйста, Олег, заслуженную тобой награду! Мне не жалко… И скорей беги: через пять минут начинается.

Вот!.. Вот что я придумал! Плохо, а?

Все это Ленька выпалил одним духом, сам еще толком не понимая, хороша или плоха его выдумка.

— Это ты очень хорошо придумал, — первым поддержал Леньку добрый Гарик, свесившись со стремянки.

Ленька сунул билет в руку растерявшемуся Олегу и гордо воскликнул:

— Что?! Неплохая идея?!

— Кажется, первая, которую ты не перехватил на ходу у Тани, — неожиданно съехидничал всегда скромный и застенчивый Фима Трошин.

ДПОЛиТ ШМЕЛЯ" Бабушка Олега прислала письмо на чердак.

"Большое спасибо вам, юные друзья, за вашу заботу о ветеранах труда! — писала бабушка. — Не забываете вы о нас, стариках! А о молодых вы иногда, к сожалению, забываете. И, в частности, о молодых дарованиях! А ведь они есть! И живут в нашем доме. Недалеко за примером ходить: живет на первом этаже юный виолончелист Олег Брянцев. Почему же мы не слышим по радио его виолончели? А она может и должна зазвучать! Надеюсь, что мое письмо не останется без внимания!

Одна пенсионерка".

Это было первое письмо от «взрослой радиослушательницы», и на него нельзя было не ответить. На чердаке срочно был созван совет.

— Какие будут предложения? — на правах «самого главного» спросил Ленька.

Владик ехидно хихикнул:

— А вот пусть Олег и поиграет… для своей бабуси… Такую, знаете, песенку — старую, но только с новыми словами: «Жил-был у бабушки внук музыкальный!» — Ты бы помолчал немного, — оторвавшись от книги, произнесла Тихая Таня и вновь склонилась над страницей.

Олег, смущенный и растерянный, стоял в стороне, прислонившись к деревянному столу-верстаку: «Что теперь делать? Как объяснить бабушке?.. Да, хитрости до добра не доводят! И вот все эти ребята должны теперь из-за него что-то выдумывать!» Олег вдруг решительно махнул своей большой, круглой головой, словно сердито боднул воздух:

— Пойду и скажу ей всю правду!

— Правильно! — сразу поддержал его Фима Трошин. Шофер Вася Кругляшкин стоял у окна и, казалось не слушая ребят, с интересом разглядывал провода, тянувшиеся вниз — к старому деревянному столбу. Но, когда Олег самым решительным жестом подтянул пояс и с видом «была не была!» направился к двери, Вася быстрыми шагами нагнал его и остановил:

— Постой-ка, Олежка! Мы, если уж на то пошло, устроим концерт для твоей бабушки. И виолончель зазвучит! Сегодня же вечером. У кого-нибудь есть пластинки с записью виолончели, а?

— У нас дома есть, конечно…— нерешительно, не понимая еще, что именно задумал шофер Вася, ответил Олег.

— Нет, ваши пластинки не нужны: бабушка их наизусть знает. А еще у кого-нибудь есть?

— Я поищу, — ответила Таня.

— И я посмотрю, — пообещал Лева Груздев.

— Вот и приносите к восьми часам. Я сам сегодня поведу передачу, если уж на то пошло. А сейчас объявим…

Вася подошел к усилителю, включил его и каким-то не своим голосом произнес в микрофон:

— Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж! Только что мы получили письмо от «одной пенсионерки». Она упрекает нас за то, что мы проходим мимо творчества своих местных юных дарований. Сегодня вечером мы исправим эту ошибку. Мы покажем вам творчество Олега Брянцева! Слушайте наши радиопередачи!

Вася выключил микрофон и взглянул па удивленные лица своих юных приятелей.

— Как же это? Зачем?.. — тихо, с укором произнес Олег.

— Все будет в полном порядке! — Вася хлопнул его по плечу. — Тащите музыкальные пластинки! А там все поймете! Я вас не подведу!

 

***

 

До вечера бабушка успела побывать во всех квартирах, где жили ее знакомые:

— Вы слышали, сегодня вечером будет «показ творчества» моего внука! Так прямо и объявили: «Мы покажем вам творчество Олега Брянцева»! Обязательно послушайте, обязательно!

«Только бы не пошел дождь! — с волнением думала бабушка, выглядывая на улицу и поднимая глаза к небесам. — А то все сорвется… Все закроют окна и ничего не услышат! И в садик никто не придет!» Но погода была за бабушку. Солнце, которое весь день скрывалось в тучах, к вечеру, уже уходя на покой, прощально позолотило крышу, и окна, и молодые майские кроны деревьев…

Бабушкина реклама сыграла свою роль: к восьми часам вечера все лавочки во дворе были заняты и почти из всех окон высовывались лица радиослушателей.

Сама бабушка расположилась в центре двора, у садового столика. Она надела свое лучшее платье, замысловатые старинные серьги и вообще выглядела именинницей.

А на «седьмом этаже» шла подготовка к передаче. Никто из ребят еще не понимал, что именно затеял шофер Вася Кругляшкин.

Солидный Лева Груздев, любитель шахмат и музыки, принес долгоиграющую пластинку.

— Это концерт для виолончели с оркестром в четырех частях, — сообщил он.

— С оркестром не подойдет! — сказал Вася. И отложил пластинку в сторону. — У нас ведь здесь нет оркестра…

— Как это «у нас здесь»? — не понял Лева. Но Вася ничего не ответил. Он взял в руки другую пластинку, которую принесла Тихая Таня.

— «Полет шмеля» из оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане»,прочитал Вася. — Это, кажется, одна чистая виолончель, да? Без всякого сопровождения?

— Без всякого! — подтвердила Таня.

— И очень хорошо! У нас ведь тут нет никакого сопровождения.

Фима Трошин первый разгадал Васин замысел.

— Ведь это же нечестно, — тихо сказал он. — Это же обман!

— Я не хочу! — твердо сказал Олег. Вася лукаво подмигнул им обоим: дескать, успокойте свои нервы.

— Обмана не будет! — весело заверил Вася. — Прошу тишину! Пластинку на диск!

Включаю микрофон!..

Тихая Таня послушно положила пластинку на диск самодельного электропроигрывателя.

— Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж! — начал Вася. — Двадцать часов ноль-ноль минут по местному времени! Начинаем нашу очередную радиопередачу!

Сегодня мы покажем вам творчество юного жильца нашего дома Олега Брянцева, из квартиры номер семнадцать. Слушайте «Полет шмеля» из известной вам оперы Римского-Корсакова!..

И вот быстрым сказочным шмелем закружились, зажужжали по двору виртуозные звуки виолончели.

— Это все-таки нехорошо… нечестно получается…— шепотом произнес Фима Трошин.

— Да уж, такую славу создавать! — с затаенной завистью шепотом поддержал его Ленька. — Чужим смычком жар загребать!

— Ефим! Леонид! — с веселой усмешкой прошептал шофер Вася. — Все будет честно-благородно. И никаких чужих смычков! Соблюдайте спокойствие: микрофон включен!

— И пусть включен! А я выключу! — неожиданно вспылил Олег. — Это же самый настоящий обман! Фима прав!..

Вася расширил зрачки и трагическим голосом произнес:

— Ты мне не доверяешь?! Дайте дослушать музыкальную классику в тишине!

Ребята притихли. А шмель кружил по двору, то долетая до самого чердака, то спускаясь вниз — к садовому столику, к гордой и не верящей своим ушам Анне Степановне.

Но вот виолончель умолкла. Ее сменил голос шофера Васи:

— Мы обещали показать вам творчество Олега Брянцева. И показали его! «Полет шмеля» передавался благодаря радиоусилителю, который смонтировал Олег Брянцев; по проводам, которые он протягивал; через динамик и репродуктор, которые он устанавливал во дворе… Итак, вы увидели творчество Олега. И блестящие результаты этого творчества! Дорогая Анна Степановна, бабушка Олега, вы можете сегодня гордиться своим внуком! Вы хотели, чтобы он любил свой инструмент? Он и любит инструмент, а вернее даже сказать — инструменты: напильники, паяльники, рубанки — добрые рабочие инструменты! И мы уверены, что вы искренне радуетесь этому! Ну, а сам музыкальный номер исполнял лауреат Всесоюзного конкурса…

 

ЭХ ТЫ, ВОСПИТАТЕЛЬ!..

В двадцать часов ноль-ноль минут в репродукторе что-то зашуршало, задвигалось, зашелестело. Жильцы дома ожидали услышать голос, который обычно начинал радиопередачи: «Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж!..» Но вместо этого они услышали целых два голоса, которые спорили друг с другом.

— Ты этого не сделаешь! — говорила Тихая Таня.

— Что хочу, то и сделаю: я — главный! — шепотом возражал ей Ленька.

— Нет, не сделаешь! Я выключу микрофон!

— Только попробуй!

Таня, как видно, попробовала, и репродуктор замолчал. Потом он вновь ожил — и чей-то третий голос сообщил:

— По техническим причинам передачи начнутся через полчаса. Извините, пожалуйста!..

Полчаса ссорились на «седьмом этаже» Таня и Ленька.

— С пьянством надо бороться! — упрямо твердил Ленька.

— Правильно, надо. Но он не пьяница, — спокойно отвечала Таня. Она положила микрофон на деревянный стол, села на него и даже близко не подпускала Леньку.

— Ты пойми, — начал втолковывать Ленька, — он уже два раза приходил домой выпивши. Владик видел.

— Видел! Видел! Своими собственными глазами! — поспешно заверил Владик.

— Ну вот… Значит, он уже начинает регулярно выпивать, и мы должны это пресечь в самом начале. Тем более, что Фима переживает. Ревел даже…

— Плакал! — тихо и твердо поправила Таня.

— Ну, плакал… А отец его очень стесняется, когда видят, что он выпивши…

— Еще как стесняется! Я сам видел. Своими собственными глазами! — затараторил Владик. — Даже прячется в чужие подъезды. И весь красный какой-то…

— Ну вот, видишь! — Ленька заходил по радиостудии. — Значит, у него есть совесть. И, если мы его вовремя продернем, он все поймет и исправится. Я такой фельетончик сочиню, что умереть можно!

— Вот сам и умирай!..

— Да ты поверь мне, — продолжал втолковывать Ленька. — Я же лучше тебя понимаю. Кто «Жери-внучку» перевоспитал? Я!.. У меня есть опыт! И вообще ясамый главный! И приказываю тебе включить микрофон!..

— А я не включу.

И не включила! Передача началась через полчаса, но Лень-кин фельетон, от которого «прямо умереть» можно было, так и не прозвучал.

Это случилось дней пять назад. Ленька затаил обиду.

— Ну ладно, — заявил он Тихой Тане. — Если еще хоть раз увижу его пьяным, запрусь один в студии и так его пропесочу! Ты уж мне не помешаешь!

Защитница нашлась! С пьянством бороться надо!.. А ты, Владик, следи!

Владик стал следить — и выследил. Ровно через пять дней, вечером, он, запыхавшись, ворвался в девятую квартиру. Ни с кем не поздоровавшись, он сразу пробежал в Ленькину комнату.

— Мои беседы о хороших манерах пока еще подействовали не на всех, — заметила ему вслед Калерия Гавриловна, стоявшая в коридоре.

Но Владику было не до хороших манер.

— Видел! Сам видел!.. Своими собственными глазами!

— Кого? — всполошился Ленька.

— Фимкиного отца — вот кого!.. В винный магазин зашел. Там на разлив дают… Сейчас он выпьет — это уж факт! И украдкой, чтобы никто не заметил, домой прокрадется.

— Ах, так?! Опять, значит, за свое?! — угрожающе произнес Ленька. — Ну нет!

Уж на этот раз он не прокрадется!

— Давай побежим на чердак, раньше времени включим микрофон, пока Танька не пришла, и фельетончик твой прочитаем! — захлебываясь от предчувствия скандальной истории, предложил Владик.

— Нет у меня фельетона! — горестно вздохнул Ленька.Таня вытащила из кармана и разорвала.

— А ты наизусть!

— Наизусть я не помню… Потом, еще волноваться буду и совсем все перепутаю. Нет! У меня… у меня…— Ленька торжествующе забегал по комнате. — У меня есть другой план! У-ух, какой! Он, значит, людей стесняется, когда выпьет, да? Стесняется?..

— Ну да! Еще как стесняется! — поспешил заверить Владик. — Одного жильца увидит возле подъезда — и сразу прячется.

— Ну, уж сегодня он у нас не спрячется! Скорей! Наверх! На чердак! В студию!..

Вскоре, на полчаса раньше обычного, заработал серебристый, похожий па-колокол, репродуктор:

— Внимание! Внимание! — провозгласил на весь двор торжествующий Ленькин голос. — Внимание! Всех жильцов дома просим немедленно выйти к своим подъездам. Повторяем!.. Всех жильцов дома просим немедленно выйти во двор, к своим подъездам!..

Еще через пять минут во дворе дома номер девять дробь три образовалась толпа. Многие жильцы, послушавшись Леньку, вышли к своим подъездам. Они с недоумением переглядывались и спрашивали друг у друга:

— В чем дело? Что случилось? Зачем надо было выходить?..

На «седьмой этаж» не прибежали, а буквально взлетели Олег, и Тихая Таня, и Фима Трошин, и Лева Груздев, и Сеня Блошкин, и Танина подруга Люба Казачкина… С теми же вопросами они набросились на Леньку и Владика:

— Что случилось? В чем дело?..

— О тебе, Фимочка, беспокоимся! Папаша твой опять в угловой винный магазин заглянул. Вот он сейчас сквозь строй соседей пройдет и под влиянием общественного возмущения сразу перевоспитается! Больше тебе плакать не придется! Поверь мне!

— Здорово придумано! — поддакнул Владик. Фима побледнел и, ни слова не сказав, бросился вниз по лестнице.

«Только бы не опоздать! Только бы не опоздать!..»— думал он, судорожно прижимая руку к груди.

Фима выбежал во двор. С досадой взглянул на старый деревянный столб и на серебристый репродуктор, поблескивавший как ни в чем не бывало в лучах вечернего майского солнца.

И жильцы тоже смотрели на репродуктор. Но не со злостью, а с ожиданием и удивлением: зачем он вызвал их всех во двор? Что такое стряслось?..

Очутившись на улице, Фима, не глядя по сторонам и не обращая внимания на свист милиционера, перебежал дорогу в неположенном месте и направился прямо к угловому винному магазину…

Он столкнулся с отцом в дверях. В руках у отца был пакет с яблоками и бутылка с минеральной водой.

— Папа!.. Ты?! Ты?! — Фима пристально взглянул в лицо отцу.

— Конечно, я, — мягким Фиминым голосом ответил отец и наклонил к сыну свое бледное, утомленное лицо. — Что с тобой?..

Слеза катилась по Фиминой щеке:

— А они подумали… что ты опять… И я тоже поверил… Отец выпрямился и пристально посмотрел куда-то вдаль, через улицу, через бульвар, только-только перешедший на зеленую летнюю форму одежды.

— Этого больше никогда не будет, сынок. Никогда… Ты слышишь?..

 

***

 

Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж! Всех жильцов дома номер девять дробь три просим снова подняться в свои квартиры. Мы просто решили устроить физкультминутку: небольшую пробежку по лестнице во двор. Мы хотели, чтобы вы после рабочего дня подышали немного свежим воздухом, физкультминутка окончена!..

Сеня Блошкин выключил микрофон. И все сразу, будто по команде, набросились на Леньку.

— Как ты посмел? Что сейчас говорят жильцы?! — кричал вспыльчивый Сеня Блошкин. — И меня таким дураком выставил: «Устроили физкультминутку»! А что было говорить? Как объяснить жильцам?! Взрослых людей заставили по лестницам бегать! Просто хулиганство — и все!..

— Он же у нас «самый главный», он все может, — вставила Тихая Таня. — Как же, все… Выдумал отвечать на вопросы радиослушателей! Ну, и что получилось?

Завалили нас разными умными вопросами, а мы ответить и не можем: сами не знаем… К докторам наук каждые пять минут бегать неудобно: они тогда из «докторов» в больных превратятся. Вася Кругляшкин говорил, что не нужно устраивать такие передачи. А Ленька свое: «Я — главный! Что хочу, то и буду передавать!» — А мы вот сейчас освободим его от этой должности! — предложил Лева Груздев. — Переведем на другую работу, с понижением!

— Правильно! Верно!.. Надо его наказать! — зашумели со всех сторон. — А то привык командовать!

— Кем же мы его назначим? — с сожалением глядя на Леньку, проговорила Люба Казачкина.

Тихая Таня преспокойно уселась па деревянный стол и сказала:

— Он любит командовать! Вот и пусть отвечает за уроки гимнастики: «Раз-два, встали! Раз-два, сели! Раз-два, пошли!..» И опыт у него уже есть: устроил сегодня «физкультминутку»!

Всем поправилось Танино предложение, и его утвердили почти единогласно.

Один только Владик воздержался.

— А кто же у нас теперь будет «самым главным»? — робко спросил он.

— А зачем нам «самые главные»? — пожал плечами Олег. — Не нужно больше!

Хватит! Все будем сообща работать. Так лучше. Ведь правда?..

Он подошел к Леньке, взглянул на его печальную физиономию и положил руку на его худое плечо:

— Эх ты, воспитатель!..

ДЧТО СЛОМАЛОСЬ-ВСи ПОЧИНИМ!" Тихая Таня не спеша, задумчиво перебирала учебники. Одни она оставляла на столе, другие опускала в портфель. Были последние дни занятий, и Таня уже думала о предстоящем лете. Уезжать из города ей на этот раз не хотелось.

«Как же я уеду? — рассуждала Таня. — А наше радио? Все уже привыкли к передачам… И я сама привыкла. И потом, новая мастерская. Только что открылась, столько бегали, старались, ссорились — и вдруг сразу уезжать!» В эту минуту раздался звонок. «Кто бы это мог быть? — удивилась Таня.Газеты всегда в ящик опускают. Или телеграмма?» Кто-то из соседей открыл дверь, и Таня услышала Ленькин голос:

— Таня дома?

А в следующую минуту Ленька, взволнованный и красный, появился в дверях.

— Слушай, Таня, ты завиваешься? — выпалил он прямо с порога.

— Ты что, ошалел, что ли?

— А мама твоя завивается?

— При чем тут моя мама? Говори, в чем дело?

— В щипцах! Понимаешь?

— Нет…

— В общем, такое дело получилось!.. Калерия Гавриловна сдала нам в мастерскую свои щипцы для завивки волос. Это я ее уговорил. Неужели, говорю, у вас ничего не сломалось за последнее время? У всех жильцов, говорю, уже давно что-нибудь поломалось, а у вас еще нет. Что же вы так отстаете? Нельзя же было сознаться, что к нам еще почти никто ничего чинить не приносил! Ну, через день она прибегает со щипцами. «Вот, говорит, у меня тоже!.. Сможете починить?» — «Сможем», — говорю. И стал вчера чинить… А они совсем того… прямо напополам!

— В общем, «Что сломалось — доломаем!..». Так, да, получается? — усмехнулась Тихая Таня.

— Что же теперь делать?! — жалобным голосом воскликнул Ленька. — Так ей отдавать нельзя: на весь дом разнесет, что мы не чиним, а ломаем. А если бы у тебя были такие же щипцы, я бы ей отдал взамен тех. Понимаешь? Я уж всех девчонок в доме обегал. К тебе последней пришел!

Таня подумала немного, пожала плечами:

— У нас в квартире никто не завивается. А в других… Постой, постой! Так ведь напротив нас парикмахерша живет! Тетя Дуся! У нее, наверное, есть…

Захватив портфель, Таня вышла на площадку парадной лестницы и позвонила в соседнюю квартиру.

— Сколько раз говорила: картошка нам не нужна! И не звоните по утрам!..послышался из-за двери сердитый голос.

— Тетя Дуся! Это не картошка, это я, Таня!..

— Танюша?

Дверь открылась. Вид у парикмахерши был заспанный. Она была в халате, а волосы ее были, казалось, усыпаны крупным снегом: она накручивала их на белые бумажки. Наблюдательный Ленька скис:

— Вот ви-идишь… Значит, щипцов у нее нет!

— Каких щипцов? — услышав Ленькин вздох, живо спросила парикмахерша.

— Щипцов для завивки, — пояснила Таня. — Нам очень нужно. Только насовсем.

— Никак, ты, Танюша, завиваться собралась? Щипцами вредно: волос пережигается. Это уж ты поверь нам, цирюльникам!

Слово «цирюльник» казалось тете Дусе оригинальнее и красивее, чем обычное — «парикмахер».

— И вообще рано тебе, Танюша, завиваться. Ты косички свои береги. Косы — это молодость!

Тетя Дуся не просто стригла и завивала — она любила пофилософствовать на темы, связанные со своей профессией, которую она очень уважала.

— Слушай меня, Танечка, я ведь добра тебе желаю! Завивка после тридцати лет хороша, и то если ее делать при помощи новейшей техники, какая вот, к примеру, в нашем салоне имеется. А щипцы — это каменный век. Они у меня в старом ящике, на кухне, валяются. Я ими разные дырки провертываю…

— У вас? Валяются?! Покажите нам! — радостно воскликнул Ленька…

Минут через десять он уже влетел в свою девятую квартиру и сразу, даже забыв постучать, ворвался в комнату Калерии Гавриловны:

— Все! Починили! Получите, пожалуйста!..

— Не мешало бы все-таки постучать в дверь. Да-а, мои беседы о хороших манерах пока еще не дали вполне положительных результатов.

«Жери-внучка» внимательно оглядела щипцы, пощелкала ими, слегка погладила:

— Они стали какие-то совсем новые… И блеск появился!

— Так это у нас такое… такое… качество ремонта, вот! — нашелся Ленька.Наждаком почистили — появился блеск! Ничего удивительного!

— И сколько я за это должна?

— Ничего!

— Как? Бесплатно?

Щипцы сразу понравились Калерии Гавриловне еще больше.

— Какая прелесть! Совсем новые!.. Словно родились заново! Чудо, просто чудо!

И она побежала к телефону, чтобы поделиться своей радостью с какой-то приятельницей.

— Чего уж тут! Какие были, такие и есть. Ничего особенного, — скромно сказал Ленька. — Я пошел. А то в школу опоздаю.

Он и в самом деде опаздывал.

Через минуту, сбегая по лестнице, Ленька думал: «Ну, теперь уж на весь дом раструбит: из починки возвращают новые вещи! Будто из магазина!..»

 

***

 

Днем во дворе появился высокий молодой человек в очках. Увидев бывший дровяной сарай, над которым красовалась «художественно оформленная» Олегом вывеска: «Что сломалось— все починим!», молодой человек так обрадовался, словно увидел издали старого знакомого, которого как раз и искал.

— Ага! Вот она, эта самая мастерская! — воскликнул он и что-то записал в блокнот.

Потом он обошел сарай со всех сторон, молча посетовал на то, что доски в одном месте были раздвинуты и в стене образовалась солидная щель (отсюда и через дыру в крыше изучали содержимое сарая специальные корреспонденты в те дни, когда сарай был оккупирован Калерией Гавриловной Клепальской).

Затем молодой человек вошел в мастерскую и увидел там самого Олега, который возился с большим болтом и гайкой: видно, на болте сбилась резьба и гайка никак не хотела доходить до металлической шляпки.

Молодой человек с интересом осмотрел мастерскую и вдруг спросил у Олега:

— Это ваш станок для переплетения книг? Сами сделали, да?

— Сами. А что?

— Да так… ничего. Видно, все-таки ваш «великий книгообмен» поистрепал обложки и корешки, да?

Олег подозрительно взглянул на незнакомца: откуда он знает про «великий книгообмен»? Но, заметив комсомольский значок на груди у молодого человека, Олег успокоился и, продолжая возиться с упрямой гайкой, сообщил:

— Мы вообще решили все старые книжки отремонтировать. Вот и построили станок…

— Как же вы его построили?

— А очень просто. Видите: две доски и болты с гайками…

Молодой человек склонился над своим блокнотом. Потом обвел глазами мастерскую и спросил:

— А где же ваш станок для сшивания книг?

— Вон там, в углу, — ответил Олег. И вновь удивленно взглянул на незнакомца: откуда ему все известно? А молодой человек продолжал интересоваться:

— Тоже сами сделали? Или вам кто-нибудь помогал?

— Сами. Это же очень просто: взяли широкую доску, на ней укрепили деревянную рамку, натянули шпагат… Чего ж тут особенного?

— Особенного, конечно, ничего нет, — сказал молодой человек, записывая что-то в блокнот. — Значит, боретесь за долголетие книг? Хорошее дело! Я вам несколько своих книжек принесу. Подлечите их?

— Подлечим! Подлечим! — обрадовался Олег. — У нас пока еще мало заказов.

— Это почему же?

— Но доверяют нам. Боятся…

— А я вот рискну! Принесу вам разные древние издания, которые у букинистов приобрел. Редкие книги! А вы уж их омолодите, пожалуйста!

Олег сразу проникся симпатией к незнакомому молодому человеку:

— А может, у вас что-нибудь сломалось: чайник прохудился или там электрический утюг перегорел?.. Приносите, пожалуйста! А то наши домохозяйки…

— И тут вам не доверяют, да? Не завоевали еще, стало быть, авторитета. Ну ничего! Постараюсь вам помочь. Всех своих соседок опрошу. Так им прямо и скажу: есть такие ребята — что сломалось, все починят! Я, правда, живу не в вашем доме…

— Это ничего! Ничего! — поспешил успокоить Олег. — Мы у вас примем в ремонт все… Все, что хотите! Можем даже коньки наточить и приклепать к ботинкам.

Намертво! Не оторвете!

— Это в мае-то коньки? — улыбнулся молодой человек. — А станок для коньков тоже сами соорудили?

— Вот видите: закрепляем и точим напильником.

— Вижу. А это что, токарный станок? По дереву, да?.. Олег с уважением взглянул на незнакомца: разбирается!

Олег ценил людей, понимающих в технике.

— Да, это наш токарный станок. — И, предвидя вопрос незнакомца, тут же добавил: — Сами сделали. На нем можно шашки выточить или шахматы. Ручки для лопат и для флажков. Игрушки разные.

— Игрушки?! — молодой человек так обрадовался, словно сам еще находился в дошкольном возрасте. — Игрушки — это хорошо. Недалеко от вас открывается скоро новый детский сад. При трикотажной фабрике… Вот вы и возьмите шефство над малышами.

— А что же? Можно…— согласился Олег.

— Так и запишем! — Молодой человек вновь склонился над своим блокнотом. А потом спросил: — И кто же все это придумал? — Он обвел рукой мастерскую.

— Да как вам сказать… Все придумали!

— Все сразу? Так не бывает. Кому-то все-таки принадлежит идея? И есть у вас какой-то, так сказать, технический руководитель? Наверняка есть! И как все это вообще зародилось? Расскажи-ка мне подробнее.

«Вот бы пришел сейчас Ленька! Он бы уж все расписал как надо!» — подумал про себя Олег.

И Ленька сразу, словно угадав на расстоянии мысли Олега, появился в дверях.

Вслед за ним пришли и Фима, и Лева Груздев, и Тихая Таня. Приближался час открытия мастерской. На табличке, прибитой к дверям, было написано: «Прием заказов с 14 часов 30 минут до 7 часов вечера. Позже сдавайте заказы в окно Олегу Брянцеву — квартира помер семнадцать (окно с улицы)».

— Вот он вам все и объяснит! Лучше всех расскажет! — Олег кивнул в сторону Леньки.

Молодой человек подошел к Леньке и поздоровался:

— Так ты, значит, руководил созданием этого… ну, как бы получше назвать?.. самодеятельного комбината бытового обслуживания?..

Тихая Таня насмешливо, исподлобья наблюдала за Ленькой: вот сейчас он выпалит: «Я! Под моим руководством!» Но Ленька подумал немного, почесал затылок и громко, на всю мастерскую, произнес:

— Никто не руководил! Все вместе работали! А умеет больше всех нас вот тот, белоголовый… Олег Брянцев!

— Я так почему-то и подумал, — улыбнулся молодой человек.

— А вы, собственно говоря, кто будете? — поинтересовался Ленька.Корреспондент?

— Нет, почему же корреспондент? Я из райкома комсомола.

— Из райкома?!

В один миг ребята обступили молодого человека.

— Да, из райкома. И пришел я к вам не просто из любопытства, а по важному делу. Хотим мы создать у вас во дворе пионерский клуб. Клуб дома номер девять дробь три! Как вы на это посмотрите?

— А зачем это нужно? — развел руками Ленька. — У нас ведь есть БОДОПИШ!

«Боевой…» — «…домовой пионерский штаб»! — перебил его молодой человек.

— Откуда вы знаете? — поразился Ленька.

— Он все откуда-то знает, — тихо шепнул ему Олег. — И громко вслух заявил: — В БОДОПИШ всего четыре человека входят, а в клубе будут все ребята! Все пионеры нашего двора!

— Это будет хорошо…— тихо поддержал Фима Трошип. И Таня тоже присоединилась:

— В пионерском клубе все будут работать, а в БОДОПИШе один Ленька распоряжается…

— Значит, согласны? Так и запишем! — Молодой человек склонился над блокнотом. — А мы уж и руководителя хорошего вам подобрали. Прямо с производства. Да вы его знаете лучше меня…

— Мы знаем?.. — удивился Ленька.

— Еще как знаете! Он же во всех ваших делах участвует. И нам про вас много хорошего рассказывает.

— Вася Кругляшкин! — громко воскликнула Тихая Таня.

— Он самый! Хороший руководитель?

— Еще бы! — сразу поддержал Ленька. — Конечно, хороший: он же в нашей квартире живет!..

В это время в мастерскую влетел Владик:

— Идут! Идут по двору домохозяйки! С чайниками, кастрюлями, плитками… А одна даже старое корыто тащит. Сам видел, своими собственными глазами!..

— Почему? Что это они?.. — удивилась Таня. — То не ходили, не ходили, а то вдруг…

— Это Калерия Гавриловна! — торжественно провозгласил Ленька. — Новые щипцы сработали! Я же говорил!..

 

СНОВА… ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ ЭТАЖ!

— Ребята! Ребята! Послушайте!.. — кричал Ленька, размахивая белым листом, по которому ровными узкими тропинками бежали убористые чернильные строчки.Вот послушайте, какое мы получили письмо из квартиры номер сорок. Подпись не очень разборчива… но это пишет какая-то женщина преклонного возраста.

— Откуда ты знаешь? — как всегда что-то мастеря, спросил Олег. На этот раз он, вооружившись малярной кистью и по локоть засучив рукава, красил деревянный стол-верстак.

— Откуда я знаю, что она старая? — переспросил Ленька. — Очень просто! Из самой первой строчки: «В этом доме я живу уже сорок пять лет…» Молодая женщина не может столько жить! Слушайте! Слушайте дальше: «Сперва я снимала каморку без окон у „мадам Жери-старшей“. Потом в этой каморке кладовку устроили… Пришла революция, и мне дали большую светлую комнату. Мне еще много чего дали: и образование и работу… Да все разве перечислишь?! Мне всегда хотелось, чтобы дом наш перекрасили в другой цвет…» — Это можно! — проговорил Олег, помахав в воздухе малярной кистью.

— Нет, слушайте дальше! — призывал Ленька. — Значит, так… "Мне всегда хотелось, чтобы дом наш перекрасили в другой цвет. Ведь внутри, думала я, все изменилось, совсем другая жизнь пошла, а снаружи дом все такой же — серый и мрачный. «Мадам Жери» удрала за границу. Но мне казалось, что в некоторых квартирах зловредная старуха нарочно оставила после себя разные отвратительные микробы: сплетни, склоки, лень, грубость… Правда, с каждым годом этих микробов становилось все меньше и меньше, но кое-где они еще копошились.

И вдруг в нашем дворе зазвучал новый голос — молодой, задорный: "Внимание!

Внимание! Говорит седьмой этаж!.." «Седьмой этаж» очень быстро проник на все этажи, заглянул во все квартиры.

Он стал уничтожать вредных микробов, пригвождать их к столбу — к тому самому, что стоит у нас во дворе и на котором висит репродуктор. Появились юные спецкоры, которые стали проводить в квартирах очень полезную дезинфекцию. Сперва люди, зараженные микробами «мадам Жери», просто стали бояться сплетничать, ссориться, грубить… А потом и они почувствовали, что без всего этого стало еще лучше, еще радостней и спокойней жить в наших квартирах.

Но молодой голос с «седьмого этажа» не только боролся со старым, но все время предлагал что-то новое — интересное и доброе.

И знаете что: мне стало казаться, что вдруг изменился внешний вид нашего дома. Его не перекрасили, потому что гранитные глыбы красить нельзя. Но по вечерам во всех окнах стали появляться лица жильцов — приветливые, веселые.

Все смотрят вниз и ждут, что расскажет сегодня молодой и задорный голос. И вот на днях этот голос стал читать отрывки из дневника бывшей домовладелицы «мадам Жери-старшей». Хорошо это было придумано на «седьмом этаже»: пусть все (особенно молодые жильцы!) послушают, как жили люди в нашем доме раньше, до революции… Еще больше станут ценить наш сегодняшний день!" Ленька кончил читать письмо из сороковой квартиры. Он победно помахал им в воздухе:

— Сегодня же надо огласить его по радио. Пусть все узнают…

— Что узнают? — перебил его Олег. — Как мы замечательно работаем? А у нас еще вовсе не все замечательно. И вообще это нехорошо как-то получится: вроде какую-то благодарность сами себе прочтем. Старая женщина расчувствовалась — это приятно, конечно. А читать зачем же?..

— Правильно, — поддержал его Фима. — Нескромно как-то получится…

— Ну, как хотите! — махнул рукой Ленька. — Мое дело — физкультминутки устраивать! Подумаешь тоже: нескро-омно! Не сами же мы это письмо сочинили!..

Тихая Таня в отличном настроении спрыгнула со стола — и вовремя: Олег со своей кистью и краской уже добирался до того места, где она сидела.

— Хватит спорить! Пора начинать передачу!.. — громко воскликнула Тихая Таня. — Включаю микрофон…

И вновь ожил внизу, на столбе, серебристый репродуктор, похожий на колокол:

— Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж!..

Яндекс.Метрика