Поиск

Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы

Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки" - Глава III. Уроки

Родительская категория: Детские рассказы Категория: Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы Опубликовано: 26 Сентябрь 2014
Просмотров: 4099
ГЛАВА III


                                   Уроки

     Худенький   и   лысый,   он  казался  строгим  благодаря  синим  очкам,
скрывавшим его глаза.
     - Он  предобрый, этот monsieur Ротье, - как бы угадывая мои мысли, тихо
шепнула  Нина  и, встав со скамьи, звучно ответила, что было приготовлено на
урок. - Зато немец - злюка, - так же тихо прибавила она, сев на место.
     - У  нас  -  новенькая,  une nouvelle eleve (новая ученица), - раздался
среди полной тишины возглас Бельской.
     - Ah? - спросил, не поняв, учитель.
     - Taisez-vous,  Bielsky  (молчите,  Бельская),  -  строго остановила ее
классная дама.
     - Всюду  с  носом,  - сердито проговорила Нина и передернула худенькими
плечиками.
     - Mademoiselle  Ренн,  -  вызвал  француз, - voulez-vous repondre votre
lecon (отвечайте урок).
     Очень  высокая  и  полная  девочка  поднялась  с  последней  скамейки и
неохотно, вяло пошла на середину класса.
     - Это  -  Катя  Ренн,  -  поясняла мне моя княжна, - страшная лентяйка,
последняя ученица.
     Ренн отвечала басню Лафонтэна, сбиваясь на каждом слове.
     - Tres  mal  (очень  плохо),  -  коротко бросил француз и поставил Ренн
единицу.
     Классная дама укоризненно покачала головою, девочки зашевелились.
     Тою же ленивой походкой Ренн совершенно равнодушно пошла на место.
     - Princesse  Djiavaha,  allons (княжна Джаваха), - снова раздался голос
француза, и он ласково кивнул Нине.
     Нина  встала  и вышла, как и Ренн, на середину класса. Милый, несколько
гортанный  голосок  звонко  и отчетливо прочел ту же самую басню. Щечки Нины
разгорелись,   черные   глаза  заблестели,  она  оживилась  и  стала  ужасно
хорошенькая.
     - Merci,  mon  enfant  (благодарю,  дитя  мое), - еще ласковее произнес
старик и кивнул девочке.
     Она  повернулась  ко  мне,  -  прошла на место и села. На ее оживленном
личике  играла  улыбка,  делавшая  ее прелестной. Мне казалось в эту минуту,
что я давно знаю и люблю Нину.
     Между  тем  учитель  продолжал  вызывать  по очереди следующих девочек.
Предо  мной  промелькнул  почти весь класс. Одни были слабее в знании басни,
другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех.
     - Он вам поставил двенадцать? - шепотом обратилась я к княжне.
     Я  была  знакома  с  системой баллов из разговоров с Анной Фоминишной и
знала, что 12 - лучший балл.
     - Не  говори мне "вы". Ведь мы - подруги, - и Нина, покачав укоризненно
головкой,  прибавила:  -  Скоро  звонок  -  конец  урока,  мы  тогда с тобой
поболтаем.
     Француз  отпустил  на  место  девочку, читавшую ему все ту же басню, и,
переговорив  с  классной дамой по поводу "новенькой", вызвал наконец и меня,
велев прочесть по книге.
     Я  страшно  смутилась.  Мама, отлично знавшая языки, занималась со мною
очень  усердно,  и  я хорошо читала по-французски, но я взволновалась, боясь
быть  осмеянной  этими  чужими  девочками.  Черные глаза Нины молча ободрили
меня.  Я  прочла  смущенно  и  сдержанно,  но  тем не менее толково. Француз
кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо:
     - Prenez  garde,  petite  princesse, vous aurez une rivale (берегитесь,
княжна, у вас будет соперница), - и, кивнув мне еще раз, отпустил на место.
     В ту же минуту раздался звонок, и учитель вышел из класса.
     Следующий  урок  был чистописание. Мне дали тетрадку с прописями, такую
же, как и у моей соседки.
     Насколько  чинно  все  сидели за французским уроком, настолько шумно за
уроком  чистописания.  Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно
кричала  и  выбивалась  из  сил. Никто ее не слушал; все делали, что хотели.
Классную   даму   зачем-то   вызвали   из  класса,  и  девочки  окончательно
разбушевались.
     - Антонина  Вадимовна, - кричала Бельская, обращаясь к учительнице, - я
написала "красивый монумент". Что дальше?
     - Сейчас, сейчас, - откликалась та и спешила от скамейки к скамейке.
     Рядом  со  мною,  согнувшись над тетрадкой и забавно прикусив высунутый
язычок,   княжна   Джаваха,  склонив  головку  набок,  старательно  выводила
какие-то каракульки.
     Звонок  к обеду прекратил урок. Классная дама поспешно распахнула двери
с  громким  возгласом:  "Mettez-vous  par  paires,  mesdames" (становитесь в
пары).
     - Нина, можно с тобой? - спросила я княжну, становясь рядом с ней.
     - Я  выше  тебя,  мы  не  под  пару,  - заметила Нина, и я увидела, что
легкая  печаль  легла  тенью  на  ее  красивое  личико. - Впрочем, постой, я
попрошу классную даму.
     Очевидно,  маленькая  княжна  была  общей любимицей, так как m-lle Арно
(так звали наставницу) тотчас же согласилась на ее просьбу.
     Чинно  выстроились  институтки и сошли попарно в столовую, помещавшуюся
в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на молитву.
     - Новенькая,  новенькая,  -  раздался  сдержанный  говор,  и  все глаза
обратились  на  меня,  одетую  в "собственное" скромное коричневое платьице,
резким   пятном  выделявшееся  среди  зеленых  камлотовых  платьев  и  белых
передников - обычной формы институток.
     Дежурная  ученица  из  институток  старших классов прочла молитву перед
обедом, и все институтки сели за столы по 10 человек за каждый.
     Мне  было  не  до  еды.  Около  меня сидела с одной стороны та же милая
княжна,  а  с  другой  -  Маня  Иванова  - веселая, бойкая шатенка с коротко
остриженными волосами.
     - Влассовская,  ты  не  будешь есть твой биток? - на весь стол крикнула
Бельская. - Нет? Так дай мне.
     - Пожалуйста, возьми, - поторопилась я ответить.
     - Вздор!  Ты  должна  есть  и  биток,  и сладкое тоже, - строго заявила
Джаваха,  и  глаза  ее  сердито  блеснули.  -  Как  тебе не стыдно клянчить,
Бельская! - прибавила она.
     Бельская  сконфузилась,  но  ненадолго:  через  минуту  она уже звонким
шепотом передавала следующему "столу":
     - Mesdames, кто хочет меняться - биток за сладкое?
     Девочки  с  аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки... Я невольно
вспомнила  пышные  свиные котлетки с луковым соусом, которые у нас на хуторе
так мастерски готовила Катря.
     - Ешь, Люда, - тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне.
     Но я есть не могла.
     - Смотрите  на  Ренн, mesdames'очки, она хотя и получила единицу, но не
огорчена нисколько, - раздался чей-то звонкий голосок в конце стола.
     Я  подняла  голову и взглянула на середину столовой, где ленивая, вялая
Ренн без передника стояла на глазах всего института.
     - Она наказана за единицу, - продолжал тот же голосок.
     Это  говорила  очень  миловидная,  голубоглазая  девочка, лет восьми на
вид.
     - Разве  таких  маленьких  принимают  в  институт?  -  спросила я Нину,
указывая ей на девочку.
     - Да  ведь  Крошка  совсем  не  маленькая  -  ей уже одиннадцать лет, -
ответила  княжна  и  прибавила:  -  Крошка  -  это  ее прозвище, а настоящая
фамилия  ее  - Маркова. Она любимица нашей начальницы, и все "синявки" к ней
подлизываются.
     - Кого вы называете "синявками"? - полюбопытствовала я.
     - Классных  дам,  потому что они все носят синие платья, - тем же тоном
продолжала княжна, принимаясь за "бламанже", отдающее стеарином.
     Новый  звонок  возвестил  окончание обеда. Опять та же дежурная старшая
прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы.
     - Ниночка,  хочешь  смоквы  и  коржиков?  - спросила я шепотом Джаваху,
вспомнив о лакомствах, заготовленных мне няней.
     Едва  я  вспомнила о них, как почувствовала легкое щекотание в горле...
Мне  захотелось  неудержимо  разрыдаться.  Милые,  бесконечно  близкие  лица
выплыли передо мной как в тумане.
     Я упала головой на скамейку и судорожно заплакала.
     Ниночка сразу поняла, о чем я плачу.
     - Полно,  Галочка,  брось...  Этим не поможешь, - успокаивала она меня,
впервые  называя  меня  за  черный цвет моих волос Галочкой. - Тяжело первые
дни,  а  потом  привыкнешь...  Я  сама  билась,  как  птица  в клетке, когда
привезли  меня сюда с Кавказа. Первые дни мне было ужасно грустно. Я думала,
что  никогда  не  привыкну. И ни с кем не могла подружиться. Мне никто здесь
не  нравился.  Бежать хотела... А теперь как дома... Как взгрустнется, песни
пою...  наши родные кавказские песни... и только. Тогда мне становится сразу
как-то веселее, радостнее...
     Гортанный  голосок  княжны  с заметным кавказским произношением приятно
ласкал  меня;  ее  рука  лежала  на  моей  кудрявой  головке  -  и мои слезы
понемногу иссякли.
     Через  минут  десять  мы  уже  уписывали принесенные снизу сторожем мои
лакомства,  распаковывали вещи, заботливо уложенные няней. Я показала княжне
мою  куклу  Лушу.  Но она даже едва удостоила взглянуть, говоря, что терпеть
не  может  кукол.  Я  рассказывала  ей  о  Гнедке, Милке, о Гапке и махровых
розах,  которые  вырастил Ивась. О маме, няне и Васе я боялась говорить, они
слишком  живо  рисовались  моему  воображению:  при воспоминании о них слезы
набегали мне на глаза, а моя новая подруга не любила слез.
     Нина внимательно слушала меня, прерывая иногда мой рассказ вопросами.
     Незаметно  пробежал  вечер.  В  восемь  часов звонок на молитву прервал
наши беседы.
     Мы  попарно отправились в спальню, или "дортуар", как она называлась на
институтском языке.
Яндекс.Метрика