- Провались он  совсем и  с  своей черепицей вместе!  -  ругался матрос
Ковалев. - Этакую тяжесть на палубу валит!
     - Ладно, сейчас кончаем, еще только тысяча осталась, - прохрипел старик
боцман, размазывая красную черепичную пыль по потному лицу.
     Жара стояла несносная, был самый разгар южного лета.
     Отправитель черепицы с хозяином судна спорили в каюте, и было слышно на
палубе, как грек-хозяин кричал:
     - Понимаешь ты,  я  рискую:  судно  перевес будет иметь,  самая тяжесть
сверху, а ты не хочешь прибавить гривенник за тысячу!
     - Ведь близко,  капитан,  два шага, погода хорошая, - пищал отправитель
со слезой в голосе,  -  ведь через два часа на месте будете! Прибавлю пятак,
уж куда ни шло.
     - Продаешь нас за пятак,  -  бубнил на палубе матрос Ковалев, укладывая
рядами черепицу, - рванет хороший ветерок, и амба: ляжем парусами на воду.
     - Да что вы,  что вы?  -  испуганно сказала стоявшая подле женщина. Она
держала за руку девочку лет восьми.  Девочка вертелась и, запрокинув голову,
разглядывала высокие мачты и реи судна.
     - А очень просто,  -  серьезно сказал Ковалев и,  остановясь на минуту,
сердито взглянул на женщину.  -  Он,  не то нас,  он и внучку не жалеет, - и
Ковалев кивнул головой на девочку. - Вот подите, скажите ему.
     - Да разве ему скажешь?..  -  прошептала женщина и  еще ближе прижала к
себе девочку.
     А  матросы  валили  и  валили  черепицу,  укладывали рядами  и  досками
укрепляли ряды.
     Боцман  глядел  на  их  работу и  покачивал головой,  что-то  про  себя
соображая.  Потом взглянул на небо, прищурился и перевел взгляд на горизонт.
Море гладкое, без морщинки, как масло, лоснилось на солнце и тоже, казалось,
еле дышало от нестерпимого зноя.
     - Мертвый штиль,  -  сказал боцман.  -  Ух  как бы  не  сорвалась ночью
погода.
     - Ничего,  ничего,  - затараторил хозяин, выходя из каюты, - бриз, бриз
будет,  хорошо пойдем.  Веселей шевелись! - крикнул он матросам и побежал по
палубе зачем-то нагонять отправителя.

     Наконец кончили погрузку.  Судно  "Два  друга"  оттянулось на  середину
порта.  Ждали ветра.  Солнце зашло,  а жара не спадала.  Все пятеро матросов
стояли у  борта,  курили и  сплевывали в воду.  В порту зажглись огоньки,  и
красным  глазом  вспыхнул  на  рейде  маяк.  Красной  змеей  извивалось  его
отраженье в воде.
     - А это что у тебя в ящике, Настя, куклы? - спросил Ковалев девочку.
     Большой ящик  стоял  на  палубе у  борта,  и  девочка поминутно в  него
заглядывала через дверцу вверху.
     - Нет, зайчик живой, - ответила Настя с гордостью.
     - Да ну?  -  сказал Ковалев и  запустил в ящик руку.  Он вытащил за уши
большого зайца.  Девочка закричала и  потянулась руками.  Но  она  сейчас же
успокоилась: матрос ловко посадил зайца на руки и стал бережно гладить своей
огромной ладонью.
     - Вот и жаркое, - сказал подошедший сзади матрос Дмитрий.
     Настя испуганно поглядела на Дмитрия и перевела глаза на Ковалева.
     - Не дадим, не бойся! - сказал матрос. - Это он шутит.
     - А  если  буря  будет?  -  спросила девочка,  -  страшная-престрашная,
заиньку захлестнет волной?
     - Мы его тогда в каюту к деду занесем, - утешал ее Ковалев.
     - Ковалев! - раздался голос хозяина, - Дмитрий! Шлюпку на палубу!
     Ковалев быстро сунул зайца обратно в ящик и пошел исполнять приказанье.
     Настя теперь не отходила от Ковалева. Ей казалось, что Ковалев главный:
такой громадный и за зайчика заступился.
     Шлюпку вытащили и вверх дном уложили на палубе поверх черепицы.
     Вот   жарким  дыханьем  пахнул  с   берега  бриз.   Судно  ожило.   Все
зашевелились. Матросы взялись за коромысло ручного брашпиля и, поругиваясь и
отдуваясь,   выкатили  якорь.  Поставили  паруса,  и  "Два  друга"  медленно
прокатилось в  ворота порта.  Бриз усилился и ходко гнал судно вдоль берега.
Вот уже далеко за кормой остался красный глаз маяка.  Усталые люди спешили в
койки.
     Ковалев стоял на руле.
     - Смотри, Гришка, за ветром! Ненадежная погода, - говорил ему боцман.
     Старик поглядывал за борт, стараясь на глаз определить ход судна.
     - Чуть что,  буди меня, Коваль, - сказал он, оглядывая небо и паруса. -
Дойдем до мыса, непременно разбуди. Я пойду, сосну.
     И боцман зашагал усталыми ногами к кубрику.
     Ковалев остался один.  В  отворенный люк хозяйской каюты он видел,  как
грек что-то писал в засаленной счетной книге.
     Обе пассажирки спали тут же на узкой койке. Настя улыбалась во сне.
     "Эта  зайца  своего видит,  -  подумал Ковалев,  -  а  дед  все  пятак:
считает".
     В  это  время  ветер  вдруг  прервал свое  дыханье,  судно выпрямилось,
перевалилось на другой борт и  стало качаться тяжелыми и широкими размахами.
Но снова подул с  берега бриз,  и судно,  прилегши на правый борт,  побежало
по-прежнему.
     Ковалев беспокойно оглянул горизонт.  Справа  всходила полная луна.  Ее
диск двумя узкими полосками перерезывали облака.  Небо посветлело,  и на нем
темным силуэтом вырисовывались паруса судна.  Но  Ковалев не отрывал глаз от
той части горизонта,  откуда выплывала луна.  Он  стал следить за облаками и
ясно увидал теперь,  что они идут навстречу ветру, подымаясь из-за горизонта
вместе с луной.
     Бриз усилился,  и  судно побежало быстрей.  Ковалеву казалось,  что оно
спешит скорее в порт, как конь тянется к дому, чуя опасность. Теперь рулевой
весь напрягся и чутко прислушивался. Вдруг его ухо уловило какой-то шум, как
будто отдаленный гул толпы.  Шум приближался, усиливался и скоро обратился в
яростный рев.
     - Хозяин, - закричал Ковалев, - шквал идет с подветра!
     Грек оглянулся.
     - Тридцать девять и сорок пять, тридцать девять и... ах, черт! - сказал
он и опять повернулся к столу.
     Ковалев опрометью бросился к кубрику.
     Шум  рос.  Теперь уже  казалось,  что бешеная толпа с  ревом несется на
судно.
     - Хлопцы, хлопцы! - заорал Ковалев в люк. - Шквал идет!
     Сонное лицо боцмана показалось из люка.
     - Чего орешь? - бормотал он спросонья.
     - Шквал!  -  крикнул Ковалев,  нагнувшись к самому уху старика.  -  Все
наверх!
     Но  он  не  успел  кончить,  как  резкий порыв ветра налетел на  судно,
выстрелом рванул по парусам,  и "Два друга" стремительно повалилось на левый
борт.  Ковалев не удержался на ногах и  полетел в  люк,  увлекая за собой по
трапу боцмана.  На палубе загрохотала,  зазвенела черепица, гулко стукнула о
борт покатившаяся шлюпка,  что-то трещало, лопалось и стонало, казалось, все
судно рассядется надвое; волной хлынула вода в люк кубрика.
     Шквал сделал свое дело и понесся дальше.
     Все это совершилось мгновенно,  никто не успел опомниться и  что-нибудь
сообразить.  Сонные  люди  попадали с  коек.  Послышалась испуганная ругань,
проклятья. В темной тесноте, по колено в воде, обезумевшие люди барахтались,
наступали друг на друга,  выли,  ругались и  молились.  Ушибались об упавшие
сундуки,   путались  в  мокрых  одеялах,  давили  друг  друга,  в  ужасе,  в
смертельном страхе ища дорогу к выходу. А выхода не было.
     - Стой!  -  вдруг покрыл все голоса окрик Ковалева. Обезумевшие люди на
мгновенье замолчали,  и  стало  слышно,  как  спокойно плещет  вода  в  борт
опрокинутого судна.
     - Нас перекинуло,  - сказал Ковалев, воспользовавшись минутой молчанья,
- мы не пошли подзаныр*: вон как зыбь в борт бьется.
     ______________
     * На дно, под воду.

     - Давай топор, - крикнул матрос Христо, - руби дно!
     Все бросились искать топор.  Но  это было нелегко в  этом мокром хаосе.
Руки судорожно хватались в  темноте за  всякую палку,  принимая ее  за ручку
топора.  Мешал двигаться висевший сверху привинченный к палубе стол, тряпье,
мокрые подушки, путавшаяся в ногах веревка.
     - Есть, есть! - закричал Дмитрий, ухватив наконец топор.
     - Повыше, повыше рубайте, - молил боцман, - вот тут!
     Но  в  темноте  никто  не  видал,   куда  он  показывал.  Вмиг  сломали
ящик-койку, которая преграждала путь к борту.
     Ковалев взял ощупью из рук Дмитрия топор.
     - Рубай, рубай скорее, Гришка! - кричали люди. Все знали силу Ковалева.
Топор застучал,  щепки летели и  били в лицо,  но все старались протиснуться
ближе.
     - Давай мне! - крикнул Христо, заметив, что Ковалев устал.
     И так,  передавая топор из рук в руки,  люди по очереди, что было силы,
колотили топором, попадая в нарубленное место.
     А опрокинутое судно плавало: находившийся внутри воздух не успел выйти,
так  внезапно  его  перевернуло.   И   этот-то  воздух  и  держал  судно  на
поверхности.
     В  кубрике становилось заметно душно.  Запыхавшиеся люди часто дышали и
спешили прорубить выход на волю к свежему воздуху. Они боялись задохнуться и
каждую минуту думали, что вот-вот судно начнет погружаться под воду.
     Ковалев рубил в свою очередь.  Он бил топором из последних сил и слышал
по звуку,  что немного уже оставалось.  Сейчас будет дыра.  Вот она.  Лунный
свет пробивался заездочкой сквозь маленькое отверстие. Ковалев перевел дух и
хотел  крикнуть товарищам,  что  уже  виден  свет.  Он  слышал  тонкий свист
прорвавшегося через дырку воздуха.  Ковалев приставил к  дыре  мокрый палец:
нет,  из  дыры не дуло.  Куда же идет воздух?  Ковалев понял,  что воздух не
входит в каюту.  А ведь слышно,  как он идет!  Значит,  вон из каюты выходит
воздух?.. И вдруг все сообразил. Их каюта, как опрокинутый вверх дном пустой
стакан:  если его пихать в воду,  то воздух в стакане не даст войти воде. Но
если в дне такого стакана сделать дырку,  то воздух уйдет через нее,  и весь
стакан заполнит вода.
     - Дай топор! - кричал Дмитрий.
     Он шарил в темноте руки Ковалева.
     - Да давай же скорей! - кричали кругом.
     Но  Ковалев  быстро  схватил плававшую под  ногами  щепку  и  забил  ею
отверстие.
     - Стой, хлопцы! - кричал Ковалев. - Не руби!
     Дмитрий вырвал из  его  рук  топор.  Ковалев знал,  что  Дмитрий сейчас
ударит, и поймал его за руку.
     - Стой! Ударишь - пропали все!
     - Рубай! - кричал боцман.
     - Нет!  Воздух уйдет!  -  выкрикивал Ковалев, удерживая руку Дмитрия, -
вода снизу через люк напирает...  ее воздух сюда не пускает... Дыра будет...
потонем, как мыши... Сюда вода зайдет.
     Все замолчали.
     - Вот!  -  Ковалев выдернул на  время  щепку из  отверстия и,  поймав в
темноте чью-то руку, поднес ее к дырке.
     - Верно! - сказал голос боцмана.
     - Все одно, рубай! - кричал Христо.
     - Хлопцы,  -  сказал Ковалев, и все почувствовали, что он что-то важное
скажет,  и замолкли,  -  сейчас на воле будем.  Вот он люк, я ногой нащупал.
Давай веревку, я поднырну, а вы по веревке за мной.
     Христо торопливо стал совать ему в руку конец веревки. Ковалев сорвал с
себя мокрую одежду,  быстро сделал на  конце веревки петлю,  надел ее  через
плечо и исчез под водой.  Бьет проклятая веревка по ногам, мешает плыть; обо
что-то острое ткнулся Григорий головой,  помутилось на минуту в мозгу, но он
все  гребет руками.  Вот  он  борт -  Ковалев стукнулся в  него теменем.  Не
хватает  воздуху  -  хоть  водой  дохни.  А  там  внизу  чуть  светлей:  это
пробивается лунный свет через воду.  Сбросить бы  петлю -  вмиг на воле.  Но
Ковалев изо всей силы дернул веревку к себе и нырнул под борт. Вот уж на той
стороне.  Оттолкнулся из последних сил ногами от борта - грудь рвется, горло
сжимает, вот-вот дохнет водой.
     - Ну,  на воле! Вот дохнул-то! - Огляделся Ковалев. Уж поднявшаяся луна
ярко  освещала спокойное море.  Легкий  ветер  тянул  к  берегу.  Как  брюхо
огромного чудовища,  чернело дно опрокинутого корабля.  Обломки мачт и реи с
парусами плавали тут  же  на  оборванных снастях.  Ковалев подплыл к  рее  и
закрепил на ней свою петлю.  Держался за рею и только дышал.  Он сейчас ни о
чем не думал, а глотал воздух, цену которому узнал только теперь.
     Странно было думать,  глядя на  огромный опрокинутый корпус судна,  что
там внутри копошатся и рвутся на волю живые люди.
     Через несколько секунд показалась на поверхности воды голова Христо,  а
за  ним  вынырнули  остальные.   Шлюпка,  полная  воды,  но  целая,  плавала
неподалеку, запутавшись в снастях. Матросы подплыли к ней.
     Ковалев направился на  обломке реи к  корме,  откуда раздавались глухие
удары.
     - Рубят, ей богу, рубят! - крикнул Ковалев.
     Матросы как попало отливали воду из шлюпки и не слушали.
     Ковалев  достал  конец  веревки из  воды,  сделал  опять  петлю,  надел
по-прежнему через  плечо  и  нырнул  под  судно.  Нащупал под  водой  люк  в
хозяйскую каюту.

     А  там  и  в  самом деле рубили.  Хозяин-грек отчаянно работал топором,
силясь прорубить выход через дно.
     Все вздрогнули в капитанской каюте, когда услыхали голос Ковалева.
     - Брось рубить!  Пропадешь! - кричал он греку и хотел впотьмах схватить
его руку.
     - Оставь! - заорал грек. - Убью!
     Ковалев наскоро закрутил свою петлю за стол.
     В темноте он нащупал женщину. На руках у нее Настя.
     - Давай девочку, а сама за нами по веревке - ныряй под судно.
     - Ой,  ой!  -  закричала женщина.  Но Ковалев вырвал из ее рук девочку,
сгреб под мышку. Одной рукой зажал ей рот и нос, а другой взялся за веревку.
     Перебирая веревку одной рукой, он вынырнул с Настей около реи.
     Матросы подплывали на шлюпке, пробираясь между обломками снастей. Вслед
за Ковалевым вынырнула и женщина.
     Все уселись в шлюпку.
     Удары  изнутри корабля все  яснее  и  яснее  слышались,  прерывались на
минуту - видно, старик переводил дух - и снова гукали в дно.
     - Могилу себе рубает, - сказал Ковалев. - Дорубится и поймет.
     Шлюпка стояла у борта, откуда слышались удары.
     Все молчали и ждали. Вот уж совсем близко бьет топор.
     - Заткни дырку,  могилу себе рубаешь!  -  кричал Ковалев. Христо что-то
часто кричал по-гречески.
     - Ныряй, хозяин, под палубу! - кричал Дмитрий.
     Но старик или не понимал, или не слышал: рубил и рубил.
     И  вдруг  послышался свистящий вздох.  Это  из  невидимой дырки выходил
воздух.
     Удары топора бешено забарабанили по борту. Мелкие щепки летели наружу.
     - Ай-ай, дедушка, дедушка! - крикнула Настя.
     Вдруг стук сразу оборвался. С минуту все в шлюпке молчали.
     - Ну, аминь, - сказал Ковалев, - пропал старик.
     Женщина вдруг вскочила,  вырвала из  рук  Дмитрия черпак и  в  отчаянии
застучала по дну судна. Ответа не было.
     - Отваливай! - скомандовал Ковалев.

     Шлюпка отошла. Легкий ветер гнал ее к берегу и помогал гребцам.
     - Чего ты, Настя? - спросил Ковалев.
     Девочка плакала.
     - А заинька, где заинька?
     Не плачь, - утешал матрос, - мама другого купит.
     Шлюпка медленно двигалась,  гребли чем  попало:  весла пропали,  их  не
нашли.
     - Вон, вон что-то! - вдруг крикнула Настя.
     Все  поглядели,  куда указывала девочка.  Черное пятно маячило на  воде
справа.
     Подошли.  Ящик плавал, слегка погрузившись в воду. Ковалев засунул руку
и достал мокрого, но живого зайца.
     - Заинька, вот он, заинька! - крикнула Настя и стала заворачивать зайца
в мокрый подол.
     - Вот ведь:  скотина бессмысленная спаслась, а человек пропал, - сказал
Дмитрий и оглянулся на блестевшее на луне осклизлое брюхо корабля.
     Гребцы налегли: всем хотелось поскорее уйти от погибшего судна. Каждому
чудилось, что грек еще стучит топором по дну.
     Через час шлюпка с пассажирами пристала к берегу.
     Все невольно оглянулись на море.  Но там уже не видно было опрокинутого
судна.