Поиск

Астрид Линдгрен

"Эмиль из Леннеберги". Астрид Линдгрен

Родительская категория: Детские рассказы Категория: Астрид Линдгрен Опубликовано: 19 Август 2013
Просмотров: 10201
    • Автор: Астрид Линдгрен
    • "Эмиль из Леннеберги"

 

ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ
Так звали мальчика, который жил близ Леннеберги. Эмиль был маленький сорванец и упрямец, вовсе не такой славный, как ты. Хотя на вид неплохой парнишка – что правда, то правда. И то пока не начнет кричать. Глаза у него были круглые и голубые. Лицо тоже круглое и розовое, волосы светлые и вьющиеся. Посмотришь на него – ну просто ангелочек. Только не умиляйся раньше времени. Эмилю было пять лет от роду, но силой он не уступал молодому бычку. Жил он на хуторе Каттхульт, близ селения Леннеберга, в провинции Смоланд. И разговаривал этот плутишка на смоландском наречии. Но тут уж ничего не поделаешь! В Смоланде все так говорят. Если ему хотелось надеть свою шапку, он не говорил, как ты: «Хочу шапку!», а кричал: „Хочу шапейку!“ Его шапка была всего-навсего обыкновенной, довольно неказистой кепчонкой с черным козырьком и синим верхом. Ее однажды купил ему отец, когда ездил в город. Эмиль обрадовался обновке и вечером, ложась спать, сказал: „Хочу шапейку!“ Его маме не понравилось, что Эмиль собрался спать в кепке, и она хотела положить ее на полку в сенях. Но Эмиль завопил так, что стало слышно во всей Леннеберге: «Хочу шапейку!“
И целых три недели Эмиль спал в кепке каждую ночь. Что ни говори, своего он добился, хотя для этого и пришлось ему поскандалить. Уж он-то умел настоять на своем. Во всяком случае, не делал того, чего хотела его мама. Однажды под Новый год она попыталась уговорить его поесть тушеных бобов: ведь овощи так полезны детям. Но Эмиль наотрез отказался:
– Не буду!
– Ты что ж, совсем не будешь есть овощи и зелень? – спросила мама.
– Буду! – ответил Эмиль. – Только взаправдашнюю зелень.
И, притаившись за новогодней елкой, Эмиль принялся грызть зеленые веточки.
Но скоро ему надоело это занятие, уж больно колючи елочные иголки.
И упрямый же был этот Эмиль! Он хотел командовать и мамой, и папой, и всем Каттхультом, и даже всей Леннебергой. Но леннебержцы не желали ему подчиняться.
– Жаль этих Свенссонов из Каттхульта! – говаривали они. – Ну и балованный же у них мальчишка! Ничего путного из него не выйдет, это уж как пить дать!
Да, вот что думали о нем леннебержцы. Знай они наперед, кем станет Эмиль, они бы так не говорили. Если бы они только знали, что он будет председателем муниципалитета, когда вырастет! Ты, верно, не знаешь, кто такой председатель муниципалитета? note 1 Это очень-очень важный человек, можешь мне поверить. Так вот, Эмиль и стал председателем муниципалитета, только не сразу, конечно.
Но не будем забегать вперед, а расскажем по порядку о том, что случилось, когда Эмиль был маленький и жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в провинции Смоланд, со своим папой, которого звали Антоном Свенссоном, и со своей мамой, которую звали Альмой Свенссон, и своей маленькой сестренкой Идой. Был у них в Каттхульте еще работник Альфред и служанка Лина. Ведь в те времена, когда Эмиль был маленьким, и в Леннеберге, и в других местах еще не перевелись работники и служанки. Работники пахали, ходили за лошадьми и быками, скирдовали сено и сажали картошку. Служанки доили коров, мыли посуду, скребли полы и баюкали детей.
Теперь ты знаешь всех, кто жил в Каттхульте, – папу Антона, маму Альму, маленькую Иду, Альфреда и Лину. Правда, там жили еще две лошади, несколько быков, восемь коров, три поросенка, десяток овец, пятнадцать кур, петух, кошка и собака.
Да еще Эмиль.
Каттхульт был небольшим уютным хуторком. Хозяйский дом, выкрашенный в ярко-красный цвет, возвышался на холме среди яблонь и сирени, а вокруг лежали поля, луга, пастбища, озеро и огромный-преогромный лес.
Как спокойно и мирно жилось бы в Каттхульте, не будь там Эмиля!
– Ему бы только проказить, этому мальчишке, – сказала как-то Лина. – А коли и не проказит, все одно – с ним беды не оберешься. В жизни не видывала этакого постреленка.
Но мама Эмиля взяла его под защиту.
– Эмиль вовсе не плохой, – сказала она. – Вот смотри, сегодня он всего один раз ущипнул Иду да пролил сливки, когда пил кофе. Вот и все проказы… Ну, еще гонялся за кошкой вокруг курятника! Нет, что ни говори, он становится куда спокойнее и добрее.
И верно, нельзя сказать, что Эмиль был злой. Он очень любил и сестренку Иду, и кошку. Но Иду ему пришлось ущипнуть, иначе она ни за что не отдала бы ему хлеб с повидлом. А за кошкой он гонялся без всякого дурного умысла, просто хотел посмотреть, кто быстрее бегает, а кошка его не поняла.
Так было седьмого марта. В день, когда Эмиль был такой добрый, что всего один раз ущипнул Иду, да пролил сливки, когда пил кофе, и еще гонялся за кошкой.
А теперь послушай, что приключилось с Эмилем в другие, более богатые событиями дни. Неважно, просто ли он проказил, как говорила Лина, или все получалось само собой, потому что с Эмилем вечно что-нибудь приключалось. Итак, начинаем наш рассказ.
ВТОРНИК, 22 МАЯ Как Эмиль угодил головой в супницу
В тот день на обед в Каттхульте был мясной суп. Лина перелила суп в расписанную цветочками супницу и поставила ее на кухонный стол. Все с аппетитом принялись за еду, в особенности Эмиль. Он любил суп, и это было заметно по тому, как он его хлебал.
– Что это ты так чавкаешь? – удивленно спросила мама.
– А иначе никто и не узнает, что это суп, – ответил Эмиль.
Правда, ответ его прозвучал иначе. Но что нам до этого смоландского говора! Послушай-ка, что было дальше!
Все ели вволю, и вскоре супница опустела. Лишь на донышке осталась малюсенькая-премалюсенькая капелька. И эту-то каплю захотел съесть Эмиль. Однако слизнуть ее можно было только всунув голову в супницу. Эмиль так и сделал, и все услыхали, как он причмокнул от удовольствия. Но можете себе представить, Эмиль не смог вытащить голову обратно! Супница плотно сидела на голове. Тут Эмиль перепугался и выскочил изза стола. Он стоял посреди кухни, а на голове, словно кадушка, возвышалась супница, сползавшая ему на глаза и на уши. Эмиль силился стащить супницу с головы и вопил во весь голос. Лина всполошилась.
– Ах, наша чудесная супница! – запричитала она. – Наша чудесная супница с цветочками! Куда мы теперь станем наливать суп?
Раз голова Эмиля в супнице, понятно, туда уж супа не нальешь. Это Лина сообразила, хотя вообще-то была довольно бестолкова.
Но мама Эмиля больше думала о сыне.
– Милые вы мои, как же нам спасти ребенка? Давайте разобьем супницу кочергой!
– Ты что, с ума сошла?! – воскликнул папа. – Ведь супница стоит целых четыре кроны note 2.
– Попробую-ка я, – сказал Альфред, ловкий и находчивый парень.
Ухватившись за обе ручки супницы, он с силой потянул ее вверх. Ну и что толку? Вместе с супницей Альфред приподнял и Эмиля, потому что Эмиль крепко-накрепко застрял в супнице. Он так и повис в воздухе, болтая ногами и желая как можно скорее снова очутиться на полу.
– Отстань… пусти меня… отстань, кому говорю! – кричал он.
И Альфред поставил его на пол.
Теперь все окончательно расстроились и, столпившись вокруг Эмиля, думали, что делать. И никто – ни папа Антон, ни мама Альма, ни маленькая Ида, ни Альфред и Лина, – никто не мог придумать, как высвободить Эмиля.
– Ой, Эмиль плачет, – сказала маленькая Ида.
Несколько крупных слезинок вытекло из-под супницы и покатилось по щекам Эмиля.
– Это не слезы, – возразил Эмиль. – Это мясной суп.
Он по-прежнему хорохорился, но, видно, ему было совсем несладко. Подумать только, вдруг он никогда не избавится от супницы? Бедный Эмиль, на что же он теперь напялит свою «шапейку»? Мама Эмиля очень жалела малыша. Она снова хотела схватить кочергу и разбить супницу, но папа сказал:
– Ни за что! Супница стоила четыре кроны. Лучше поедем в Марианнелунд к доктору. Уж онто освободит Эмиля. И возьмет с нас всего три кроны, так что одну крону мы все же выгадаем.
Маме понравилась папина затея. Ведь не каждый день удается выгадать целую крону. Сколько всего можно купить на такие большие деньги! Перепадет что-нибудь и маленькой Иде, которая будет сидеть дома, пока Эмиль разъезжает по докторам.
В Каттхульте начались поспешные сборы. Надо было привести в порядок Эмиля, умыть и одеть его в праздничный костюмчик. Причесать его, разумеется, было невозможно. Правда, мама ухитрилась просунуть в супницу палец, чтобы выскрести грязь из ушей мальчика, но это кончилось плохо: палец тоже застрял в супнице.
– Тяни его, вот так тяни, – советовала маленькая Ида, а папа Антон здорово разозлился, хотя вообще-то был человек добрый.
– Ну, кто еще? Кому охота прицепиться к супнице? – закричал он. – Пожалуйста, не стесняйтесь! Я возьму большой воз для сена и заодно свезу к доктору в Марианнелунд весь Каттхульт!
Но тут мама Эмиля сильно дернула руку и вытащила палец из супницы.
– Видно, не мыть тебе сегодня ушей, – сказала она, подув на палец.
Из-под супницы мелькнула довольная улыбка, и Эмиль сказал:
– Хоть какой-то прок от этой супницы.
Тут Альфред лихо подогнал повозку к крыльцу, и Эмиль вышел из дому. Он был такой нарядный в полосатом праздничном костюмчике, в черных башмаках на пуговках и с супницей на голове. По правде говоря, супница на голове была, пожалуй, и ни к чему, но, яркая и пестрая, она, если на то пошло, напоминала какую-то необычайно модную летнюю шляпку. Плохо только, что она то и дело съезжала Эмилю на глаза.
Пора было ехать в Марианнелунд. Вскоре все были готовы, и повозка тронулась в путь.
– Присматривай без нас хорошенько за Идой! – закричала Лине мама Эмиля.
Она устроилась на переднем сиденье рядом с папой. На заднем сиденье восседал Эмиль с супницей на голове. Рядом с ним лежала его кепчонка. Не возвращаться же с непокрытой головой!
Хорошо, что он заранее подумал об этом.
– Что приготовить на ужин? – крикнула вдогонку Лина.
– Что хочешь! – ответила мама. – Не до того мне сейчас!
– Тогда сварю мясной суп! – сказала Лина. И тут же, увидев, как яркая, в цветочках, супница исчезает за поворотом, она вспомнила о случившемся и, обернувшись к Альфреду и маленькой Иде, грустно сказала:
– Вместо супа будут пальты note 3 и шпик!
Эмиль уже не раз ездил в Марианнелунд. Ему нравилось сидеть высоко на облучке и смотреть, как петляет дорога. Ему нравилось разглядывать хутора, мимо которых они проезжали, живших там ребятишек, лаявших у калиток собак, лошадей и коров, которые паслись на лугах. Однако на этот раз поездка была не из веселых. На этот раз он сидел с супницей на голове. Она совсем закрыла ему глаза, и он ничего не видел, кроме носков своих собственных башмаков, которые с трудом различал из-под супницы сквозь узкую щелку. Поминутно ему приходилось спрашивать отца:
– Где мы сейчас? Уже проехали «Блины»? Скоро «Поросенок»?
Эмиль сам придумал эти названия для всех хуторов вдоль дороги. Один он назвал «Блины», потому что однажды, проезжая мимо, видел, как двое толстых мальчуганов у калитки уписывали за обе щеки блины. «Поросенком» он окрестил другой хутор в честь маленького резвого поросенка, которому иногда почесывал спинку.
Теперь Эмиль мрачно сидел сзади, уставившись на носки башмаков, и не видел ни блинов, ни резвых поросят. Неудивительно, что он все время ныл:
– Где мы сейчас? Далеко еще Марианнелунд?..
Когда Эмиль с супницей на голове вошел в приемную доктора, там было полно народа. Все, кто сидел в приемной, пожалели мальчика. И понятно: с ним стряслась беда. Только один щупленький старикашка при виде Эмиля не удержался от смеха, словно это так весело – застрять в супнице.
– Хо-хо-хо! – смеялся старикашка. – Уши у тебя, что ли, зябнут, малыш?
– Не-а, – отозвался Эмиль.
– Зачем же ты тогда нацепил этот колпак? – спросил старикашка.
– Чтоб уши не озябли, – ответил Эмиль.
Он за словом в карман не лез, даром что был мал!
Но тут Эмиля позвали к доктору. Доктор не смеялся, он только сказал:
– Здравствуй, здравствуй! Что ты там делаешь в супнице?
Эмиль не мог, конечно, видеть доктора, но поздороваться с ним было просто необходимо. Эмиль вежливо поклонился, низко склонив голову вместе с супницей. И тут раздался звон: дзинь! Супница, расколотая на две половинки, лежала на полу. Потому что Эмиль ударился головой о письменный стол доктора.
– Плакали наши четыре кроны, – тихонько сказал папа Эмиля маме.
Но доктор его услыхал.
– Нет-нет, одну крону вы все-таки выгадали, – заметил он. – Когда я вытаскиваю из супниц маленьких мальчиков, я беру за это пять крон. А на этот раз он сам себя вытащил.
Папа очень обрадовался. Он даже был благодарен Эмилю за то, что тот разбил супницу и выгадал одну крону. Проворно подняв обе половинки супницы, папа вышел из кабинета с Эмилем и его мамой. На улице мама сказала:
– Подумать только, мы опять выгадали. На что же мы потратим крону?
– Ни на что, – ответил папа. – Мы ее сбережем. А пять эре note 4 Эмиль честно заработал. Пусть он их положит дома в копилку.
Вынув из кошелька монетку в пять эре, папа дал ее Эмилю. Угадай, обрадовался Эмиль или нет?
И вот они отправились в обратный путь. Довольный Эмиль, напялив на голову свою кепчонку, сидел позади, зажав в кулачке монетку. Он смотрел на всех детей и на всех собак, на всех лошадей, коров и поросят, какие только попадались ему на глаза. Будь Эмиль просто заурядным малышом, с ним бы в тот день ничего больше не случилось. Но Эмиль был не такой, как все. Вот и отгадай, что он еще натворил! Он засунул пятиэровую монетку в рот, как раз когда они проезжали мимо «Поросенка». И сразу до мамы с папой с заднего сиденья донесся странный звук – «плюк». Легонько икнув, Эмиль проглотил монетку.
– Ой! – сказал Эмиль. – Вот здорово! Как быстро я ее проглотил!
Мама Эмиля снова запричитала:
– Милые вы мои, как нам достать из ребенка монетку в пять эре? Едем обратно к доктору.
– Нечего сказать, здорово ты умеешь считать, – сказал папа. – Неужто мы будем платить доктору пять крон за монетку в пять эре? Что у тебя было в школе по арифметике?
Эмиль спокойно отнесся к происшедшему. Похлопав себя по животу, он сказал:
– Я сам буду своей копилкой: хранить монетку в животе куда надежней, чем дома в копилке. Отсюда ее никому не достать, а из копилки можно. Я уже пробовал открывать ее кухонным ножом, так что знаю…
Но мама Эмиля не сдавалась. Она во что бы то ни стало хотела показать Эмиля доктору.
– Я ведь ничего не говорила в тот раз, когда он съел все пуговицы от штанишек, – напомнила она папе. – Но переварить монетку куда труднее, как бы не было беды!
Она так напугала папу, что тот повернул лошадь и поехал назад в Марианнелунд. Потому что папа Эмиля тоже беспокоился за своего мальчика.
Запыхавшись, вбежали они в кабинет доктора.
– Вы что-нибудь забыли? – спросил доктор.
– Нет, только наш Эмиль проглотил монетку в пять эре, – сказал папа.
– Не согласитесь ли вы, доктор, его немножко прооперировать… за четыре кроны и… еще монетку в пять эре в придачу?
Но тут Эмиль дернул папу за сюртук и прошептал:
– Попробуй только отдать ему монетку! Монетка – моя!
А доктор вовсе не думал отбирать у Эмиля монетку в пять эре.
– Никакой операции не надо. Через несколько дней монетка вернется к тебе сама, – сказал он Эмилю. – Съешь-ка пяток булочек, чтобы монетке не было скучно одной и чтобы она не оцарапала тебе животик.
Какой чудесный доктор! Ни эре не взял за совет. Папа Эмиля был ужасно доволен и весь сиял, когда снова вышел на улицу с Эмилем и его мамой.
Мама Эмиля тотчас собралась в булочную сестер-фрекен note 5 Андерссон, чтобы купить Эмилю пять булочек.
– Вот еще! – сказал папа. – Булочки есть у нас дома. – Эмиль задумался, хотя и ненадолго. Он кое-что соображал в счете, и, кроме того, ему хотелось есть. Похлопав себя по животу, он сказал:
– У меня тут монетка в пять эре, добраться бы только до нее, и я сам купил бы себе булочек.
Подумав еще немножко, он добавил:
– Пап, а ты не сможешь одолжить мне пять эре на несколько дней? Я верну их тебе, честное слово!
Тут папа сдался, и они пошли к сестрамфрекен Андерссон и купили Эмилю пять булочек. Булочки были очень аппетитные, круглые и румяные, обсыпанные сахарной пудрой. Эмиль их быстро съел. Самое вкусное лекарство на свете, – сказал он.
А у папы на радостях голова пошла кругом, и он решил позволить себе неслыханную роскошь.
– Мы заработали сегодня уйму денег, – весело сказал он и, махнув на все рукой, накупил на целых пять эре мятных леденцов для маленькой Иды.
Знаешь, в те времена дети были глупы и непредусмотрительны, они не задумывались над тем, потребуются ли им в жизни зубы или нет. Теперь дети в Леннеберге не едят столько конфет, зато и зубы у них целы!
Потом хуторяне покатили обратно в Каттхульт. Едва переступив порог, еще в сюртуке и в шляпе, папа принялся склеивать супницу. Это было проще простого – она ведь раскололась на две равные половинки. Лина от радости запрыгала и закричала Альфреду, который распрягал лошадь:
– У нас в Каттхульте снова будет мясной суп!
Неужто Лина и вправду на это надеялась? Видно, она забыла про Эмиля.
В тот вечер Эмиль долго играл с маленькой Идой. На лужайке между громадными валунами он построил сестренке игрушечный шалаш. Ей было страшно весело. А щипал он ее легонько и только тогда, когда ему хотелось съесть мятный леденец.
Но тут начало смеркаться, и Эмиль с маленькой Идой стали подумывать, не пора ли спать. Они забежали на кухню посмотреть, нет ли там мамы. Ее там не было. И вообще там никого не было, была только супница – уже склеенная, она красовалась на столе. Эмиль и маленькая Ида, прильнув к столу, уставились на чудо-супницу, которая пропутешествовала целый день.
– Ишь ты, доехала до самого Марианнелунда! – с завистью сказала маленькая Ида. А потом с любопытством спросила: – Эмиль, а как тебе удалось засунуть туда голову?
– Это пара пустяков! – ответил Эмиль. – Вот так!
Тут в кухню вошла мама Эмиля. И первое, что она увидела, был Эмиль с супницей на голове. Эмиль срывал супницу с головы, а маленькая Ида визжала. Визжал и Эмиль, потому что супница снова крепко сидела у него на голове.
Тут мама схватила кочергу и так стукнула ею по супнице, что только звон пошел по всей округе. Дзинь! – и супница разлетелась на тысячу мелких черепков. Осколки дождем посыпались на Эмиля.
Папа был в овчарне, но, услышав звон, кинулся на кухню. Застыв на пороге, он молча переводил взгляд с Эмиля на черепки, с черепков на кочергу в руках у мамы. Не проронив ни слова, папа повернулся и ушел обратно в хлев.
Два дня спустя он получил от Эмиля пять эре – все же утешение, хоть и небольшое.
Вот теперь ты примерно знаешь, какой был Эмиль.
Эта история с супницей случилась во вторник, двадцать второго мая. Но, может, тебе хочется услышать и о другой проделке Эмиля?
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 10 ИЮНЯ Как Эмиль поднял на флагшток маленькую Иду
В воскресенье, десятого июня, в Каттхульте был праздник. Ожидалось великое множество гостей из Леннеберги и из других мест. Мама Эмиля начала готовить угощение еще загодя.
– В копеечку влетит нам этот праздник, – сетовал папа. – Но пировать так пировать! Нечего скряжничать! Хотя котлеты можно было бы лепить чуть поменьше.
– Я делаю котлеты какие надо, – сказала мама. – В самый раз. В меру большие, в меру круглые, в меру поджаристые.
И она продолжала стряпать. Она готовила копченую грудинку, телячьи фрикадельки, селедочный салат и маринованную селедку, яблочный торт, запеченного угря, тушеное и жареное мясо, пудинги, две большущие сырные лепешки и особенную, необыкновенно вкусную колбасу. Отведать этой знаменитой колбасы гости охотно приезжали издалека, даже из Виммербю и Хультсфреда.
Эмиль тоже очень любил эту колбасу.
Денек для праздника выдался на славу. Сияло солнце, цвели яблони и сирень, воздух звенел от птичьего пения, и весь хутор Каттхульт, раскинувшийся на холме, был прекрасен, как сон. Всюду был наведен порядок: двор расчищен граблями до самого последнего уголка, дом прибран, угощение приготовлено. Все было готово к приезду гостей. Не хватало только одного!
– Ой, мы забыли поднять флаг, – сказала мама.
Ее слова будто подстегнули папу. Он помчался к флагштоку, а следом за ним мчались Эмиль и маленькая Ида. Им хотелось посмотреть, как на верхушке флагштока взовьется флаг.
– Сдается мне, праздник нынче будет на славу! – сказала мама Эмиля Лине, когда они остались на кухне вдвоем.
– Только перво-наперво надо запереть Эмиля – так будет вернее, а то как бы чего не случилось, – заметила Лина.
Мама Эмиля укоризненно на нее посмотрела, но ничего не сказала.
Мотнув головой, Лина пробормотала:
– Мне-то что! Поживем – увидим!
– Эмиль – чудесный малыш! – твердо сказала мама.
В окошко было видно, как «чудесный малыш» носится словно угорелый по лужайке, играя с сестренкой. «До чего оба хороши! – подумала мама. – Ну просто ангелочки». Эмиль был в своем полосатом праздничном костюмчике и в кепке на кудрявой головке, а пухленькая Ида – в новом красном платьице с белым пояском.
Мама заулыбалась. Но, взглянув беспокойно на дорогу, сказала:
– Гости будут с минуты на минуту, только бы Антон успел поднять флаг.
Дело с флагом как будто шло на лад. Но вот досада! Не успел папа Эмиля развернуть флаг, как со скотного двора прибежал Альфред и закричал:
– Корова телится! Корова телится!
Понятно, то была Брука – ну и вредная же корова! Приспичило ей телиться, когда дел по горло и еще не поднят флаг. Папа кинул флаг и помчался на скотный двор. У флагштока остались Эмиль с Идой.
Закинув голову, Ида любовалась позолоченным шпилем на верхушке флагштока.
– Как высоко! – сказала она. – Оттуда сверху небось все видать до самого Марианнелунда?
Эмиль призадумался. Но ненадолго.
– А мы сейчас проверим, – сказал он. – Хочешь, я тебя туда подниму?
Маленькая Ида засмеялась от радости. Какой Эмиль добрый! И чего только не придумает!
– Еще бы не хотеть! Хочу увидеть Марианнелунд! – сказала Ида.
– Сейчас увидишь, – ласково и предупредительно пообещал Эмиль.
Он взял крюк, к которому прикрепляли флаг, и, крепко зацепив его за поясок Иды, обеими руками потянул за веревку.
– Ну, поехали! – сказал Эмиль.
– Хи-хи-хи! – засмеялась маленькая Ида.
И поехала вверх. На самую верхушку флагштока. Затем Эмиль ловко закрепил веревку внизу, точь-в-точь как делал папа. Ему вовсе не хотелось, чтобы Ида свалилась вниз и разбилась. И вот она уже висит наверху так же надежно и красиво, как, бывало, раньше висел флаг.
– Видишь Марианнелунд? – закричал Эмиль.
– Не-а, – откликнулась маленькая Ида, – только Леннебергу.
– Эка невидаль, Леннеберга… Тогда, может, спустить тебя вниз? – спросил Эмиль.
– Не-а, пока нет! – закричала Ида. – Смотреть на Леннебергу тоже интересно… Ой, гости едут!
И верно, в Каттхульт прикатили гости. Лужайка перед скотным двором была уже вся забита повозками и лошадьми. Но вот гости хлынули во двор и чинно зашагали к дому. Впереди всех шествовала сама фру note 6 Петрель. Она приехала на дрожках из Виммербю только затем, чтобы отведать колбасы мамы Эмиля.
Да, фру Петрель была шикарная дама в шляпе со страусовыми перьями и вуалью.
Фру Петрель с удовольствием огляделась. Каттхульт всегда был на редкость красив, а сейчас, залитый солнечным светом, в яблоневом и сиреневом цвету, он казался особенно праздничным. И даже флаг был поднят… Да, поднят. Фру Петрель увидела его, хотя и была чуть близорука.
Флаг?! Внезапно фру Петрель остановилась в замешательстве. И чего только не взбредет в голову этим Свенссонам из Каттхульта, просто диву даешься!
Папа Эмиля как раз выходил со скотного двора, и фру Петрель крикнула ему:
– Любезный Антон, что это значит? Почему вы подняли Даннеброг?
Эмиль стоял рядом с фру Петрель. Он не знал, что за штука такая – Даннеброг. Он понятия не имел, что так называется красно-белый флаг Дании, страны, где живут датчане. Но он отлично знал, что красно-белое на верхушке флагштока никакой не Даннеброг.
– Хи-хи-хи! – засмеялся Эмиль. – Это ведь всего-навсего маленькая Ида.
И маленькая Ида на верхушке флагштока тоже засмеялась.
– Хи-хи-хи! Это же всего-навсего я! – закричала она. – Я вижу всю Леннебергу!
Но папа не смеялся. Он поспешно спустил маленькую Иду на землю.
– Хи-хи-хи! – сказала она. – Ой, до чего было весело, прямо как тогда, когда Эмиль окунул меня в брусничное варенье!
Она вспомнила тот случай, когда они с Эмилем играли в индейцев и Эмиль пихнул ее в большой медный таз с брусничным вареньем, чтобы она стала краснокожей, как настоящая индианка.
Что правда, то правда, Эмиль всегда заботился о том, чтобы Ида не скучала. Но никто ему не говорил спасибо за это. Наоборот!
Схватив Эмиля, папа хорошенько его встряхнул.
– Ну, что я говорила, – торжествующе сказала Лина, увидев, как папа Эмиля тащит мальчика в столярную, куда его обычно сажали за всякие проказы.
Эмиль сопротивлялся и, всхлипывая, кричал:
– Она ведь сама хотела посмотреть Ма… ри… анне… лу… унд!
Ну разве это честно со стороны папы? Ведь никто никогда не говорил Эмилю, что маленькой Иде нельзя показывать Марианнелунд. Разве он виноват, что она ничего, кроме Леннеберги, не увидела?
Эмиль ревел во все горло. Но только до тех пор, пока папа не запер дверь и не ушел. Тогда рев тотчас смолк. Вообще-то в столярной было очень уютно. Там валялось сколько хочешь разных палок, и чурок, и досок, из которых можно было вырезать разные замечательные вещи. Всякий раз, когда Эмиль после очередной шалости сидел в сарае, он вырезал маленького смешного деревянного старичка. Старичков набралось уже пятьдесят четыре, и похоже, что со временем их могло стать еще больше.
– Чихал я на их дурацкую пирушку, – сказал Эмиль. – Пусть папа сам теперь вешает флаг, без меня! А я выстругаю новенького деревянного старичка и буду всегда злой и страшный, и все станут меня бояться.
Эмиль, конечно, знал, что его скоро выпустят. Долго его никогда в столярной не держали.
«Будешь сидеть до тех пор, пока хорошенько не раскаешься в своей проделке, – обычно говорил папа. – И не вздумай приниматься за старое».
Но Эмиль был благоразумным и редко повторял одну и ту же проделку дважды, он всегда придумывал новую.
Он стругал своего деревянного старичка и думал о том, как он поднял Иду на флагшток вместо флага. Он это сделал быстро, раз-два – и готово! Что тут голову-то ломать! Да и стругал он тоже быстро и умело.
Потом Эмилю захотелось выйти на волю. Однако родители и гости на своем пиру о нем, видимо, совсем забыли. Он ждал-ждал, но никто не приходил. Тогда Эмиль начал размышлять, как бы ему самому выбраться отсюда.
«Может, через окошко? Наверное, это пара пустяков», – подумал Эмиль. Окошко было высоко, под самой крышей, но Эмиль без труда добрался до него по доскам, наваленным у самой стены.
Отворив окошко, мальчик собрался было спрыгнуть, но увидел, что земля внизу сплошь заросла этой подлой крапивой. А прыгнуть в заросли крапивы
– приятного мало! Однажды Эмиль уже проделал это – только чтобы попробовать, как она жжется. Теперь он знал – как, и повторять свой опыт ему не хотелось.
– Я еще в своем уме, – сказал Эмиль. – Нет уж, придумаю что-нибудь получше.
Если тебе случалось бывать на таком хуторе, как Каттхульт, ты сам знаешь, сколько там нагорожено всяких строений и пристроек. Стоит попасть на хутор – и сразу захочется играть в прятки. В Каттхульте были не только конюшня, скотный двор, свинарник, курятник и овчарня, но и множество разных пристроек и сараев. Была там и коптильня, где мама Эмиля коптила свою знаменитую колбасу, и прачечная, где Лина стирала грязную одежду, и еще два сарая, стоявших рядом друг с другом. В одном держали дрова и разный столярный инструмент, а в другом – скалку для белья, валек и разную вкусную снедь.
Эмиль и маленькая Ида любили по вечерам играть в прятки, бегая между всеми этими постройками. Конечно, там, где не было крапивы.
Но сейчас Эмиль не мог ни во что играть. Он сидел взаперти, и выпрыгнуть из окошка тоже было нельзя, потому что маленькая площадка между столярной и кладовой густо заросла крапивой.
Вдруг Эмиль увидел, что окошко кладовой открыто, и ему пришла в голову необыкновенно удачная мысль. Ерундовое дело! Он положит доску между окошками столярной и кладовой и перелезет по ней. Ему порядком надоела эта столярная, да к тому же он проголодался.
Эмиль никогда долго не раздумывал, когда ему в голову приходили необыкновенно удачные мысли. Он мигом перекинул доску из одного окошка в другое и пополз по ней! Это было небезопасно, потому что доска была тонкая, а Эмиль тяжелый.
«Если все обойдется, отдам Иде моего петрушку», – мысленно пообещал Эмиль. Доска под ним предательски потрескивала, и, взглянув случайно вниз на крапиву, он испугался и потерял равновесие.
– Помогите! – завопил Эмиль, повиснув на руках. Он чуть не свалился прямо в крапиву, но в последнюю секунду ему удалось зацепиться ногами за доску и снова вскарабкаться наверх. Не прошло и минуты, как он оказался в кладовой.
– Ерундовое дело и есть, – сказал Эмиль. – Но петрушку все равно отдам Иде… может… только, я думаю… в другой раз… а может, он к тому же сломался. Ну да я еще погляжу…
Он пнул доску ногой, и она скатилась обратно в столярную. Эмиль любил во всем порядок.
Спрыгнув на пол, он подбежал к двери и подергал ее за ручку. Дверь была заперта.
– Так я и знал, – сказал Эмиль. – Но скоро они придут за колбасой, и тогда… угадайте: кто тогда выскочит отсюда?
Эмиль потянул носом воздух. В кладовой пахло чем-то вкусным. Значит, найдется, чем полакомиться. Эмиль внимательно огляделся. И в самом деле, в кладовой было полно еды! Наверху, под потолком, нанизанные на жердь, висели копченые окорока и пальты. Их было немало, потому что папа Эмиля обожал пальты со шпиком и белым соусом. В углу стоял ларь с караваями чудесного душистого пшеничного хлеба, а рядом с ним складной стол – на нем лежали желтые головки сыра и красовались глиняные горшки со свежесбитым маслом. Сзади, за столом, примостилась деревянная кадушка с соленым шпиком, рядом, в большом шкафу, мама Эмиля держала малиновый сок, маринованные огурцы, чернослив и свое лучшее клубничное варенье. А на средней полке она хранила свою знаменитую колбасу.
Эмиль просто обожал эту колбасу.
Праздник в Каттхульте был в полном разгаре. Гости уже выпили кофе со сдобными булочками и теперь сидели и ждали, когда у них снова разыграется аппетит, чтобы начать все сначала и отведать копченой грудинки, селедочного салата, колбасы и еще всякой всячины.
Но тут мама воскликнула:
– Ой, мы совсем забыли про Эмиля! Бедняжка, засиделся он в этой столярке!
Папа тотчас помчался в столярную, а маленькая Ида следом за ним.
– Ну, Эмиль, выходи! – крикнул папа, отворяя дверь настежь.
Угадай – удивился папа или нет? Эмиля там не было.
– Он сбежал через окошко, плутишка этакий! – сказал папа.
Но, выглянув в окошко, он увидел, что густая крапива под окном по-прежнему стоит высокая и пышная и нисколько не примятая. Тут папа перепугался.
«Что-то неладно, – подумал он. – Крапива не помята, по ней никто не ходил».
Маленькая Ида разревелась. Куда девался Эмиль? Лина часто пела грустную песенку о девочке, которая обернулась белой голубкой и улетела, чтобы не сидеть взаперти. Эмиля тоже заперли, и кто знает, не обернулся ли он голубем и не улетел ли от них? Маленькая Ида оглянулась – не видать ли где голубя. Но возле сарая разгуливала, выклевывая червей, лишь одна-единственная жирная белая курица.
Маленькая Ида еще пуще разревелась и, указав на курицу, спросила:
– Может, это Эмиль?
Папа так не думал. Но на всякий случай побежал к маме спросить, не замечала ли она, что Эмиль умеет летать.
Нет, мама ничего такого не замечала. В Каттхульте поднялся страшный переполох. Какой уж тут праздник. Все бросились на поиски Эмиля.
– Ясное дело, где же ему быть, как не в столярке, – сказала мама папе.
И все кинулись туда и стали обыскивать все углы.
Но Эмиля в столярной не было. Там было всего-навсего пятьдесят пять деревянных старичков, выстроившихся рядами на полке. Фру Петрель никогда не видела столько деревянных старичков зараз и удивилась, кто бы это мог их выстругать.
– Кто, как не наш Эмиль! – сказала мама и заплакала. – Он был такой чудесный малыш!
– Еще бы! – поддакнула, дернув головой, Лина. А потом добавила на чистейшем смоландском наречии: – Поглядим-ка лучше в кладовке!
Для Лины это было совсем не глупо. Все ринулись в кладовую. Но и там Эмиля не было!
Маленькая Ида горько и безутешно заплакала, потом подошла к белой курице и прошептала:
– Не улетай, миленький Эмиль! Я буду кормить тебя куриной едой, буду таскать тебе полные ведерки воды, только оставайся в Каттхульте!
Но курица ничего определенного не пообещала. Она только закудахтала и удалилась.
Да, досталось бедным обитателям Каттхульта! Где они только не искали! В дровяном сарае и в гладильне – но и там Эмиля не было! В конюшне, на скотном дворе и в свинарнике – но и там его не было! В овчарне и в курятнике, в коптильне и в прачечной – мальчика не было! Тогда они заглянули в колодец – но даже там Эмиля не было. Вообще-то ничего худого пока не случилось, но хозяева и гости ревели все хором. Леннебержцы, приглашенные на праздник, перешептывались:
– Верно, чудесный был малыш этот Эмиль! И не такой уж сорванец! Я-то никогда его так не называл!..
– А может быть, он в ручей плюхнулся? – предположила Лина.
Ручей в Каттхульте был бурный, быстрый и опасный – маленьким детям недолго и потонуть.
– Ты ведь знаешь, Эмилю туда ходить не разрешалось, – строго сказала мама.
– Хе, именно потому он и отправился туда, – мотнув головой, дерзко ответила Лина.
Тогда все помчались к ручью. Хотя даже там Эмиля, к счастью, не нашли, слезы у всех потекли в три ручья. А каково было маме Эмиля! Она так надеялась, что праздник удастся на славу!
Больше искать было негде.
– Что будем делать? – спросила мама.
– Пожалуй, немного подкрепимся, – ответил папа.
Лучше и не скажешь, потому что, покуда горевали и искали Эмиля, все снова успели проголодаться.
Мама сразу же принялась накрывать на стол. Ее слезы капали в селедочный салат, когда она ставила его на стол вместе с телячьими фрикадельками, копченой грудинкой, сырными лепешками и прочими лакомствами. Фру Петрель облизнулась. Все было так аппетитно. Хотя колбасы что-то не было видно, и это немного беспокоило ее.
Тут мама Эмиля и сама спохватилась:
– Лина, а колбасу-то мы забыли! Неси ее скорее!
Лина побежала в кладовую. Все терпеливо ждали, а фру Петрель сказала, кивнув головой:
– Наконец-то принесут колбасу! Уж теперь мы полакомимся, несмотря на наше горе.
Тут вернулась Лина, но без колбасы.
– Идемте! – таинственно сказала она. – Я вам кое-что покажу.
Вид у нее был немножко чудной, но она ведь всегда-то была чудная, так что никто не обратил на это внимания.
– Что еще за глупости ты выдумала? – строго спросила мама Эмиля.
Лицо у Лины сделалось еще более странным, и она тихонько и чудно рассмеялась.
– Идемте! – повторила она.
И все, кто был на празднике в Каттхульте, пошли с нею.
Лина шла впереди, а остальные, недоумевая, сзади. Слышно было, как она тихонько и чудно хихикает. Отворив тяжелую дверь, Лина переступила высокий порог, и все устремились за ней в кладовую. Лина подвела гостей к большому шкафу и, распахнув с грохотом дверцы, указала на среднюю полку, где мама Эмиля обычно хранила свою знаменитую колбасу.
Теперь там никакой колбасы не было. Зато там был Эмиль. Он спал. Приютившись на полке посреди колбасной кожуры, он спал, этот чудесный, этот золотой мальчик. А его мама так обрадовалась, словно нечаянно-негаданно обнаружила в шкафу слиток золота. Эка важность, что Эмиль слопал всю колбасу! В тысячу раз лучше найти на полке Эмиля, чем даже несколько килограммов колбасы. И папа думал то же самое.
– Хи-хи-хи! – засмеялась маленькая Ида. – Вот и Эмиль. Он вовсе не превратился в голубя. Пока это не очень заметно.
Подумать только, один-единственный мальчишка, объевшийся колбасой, может осчастливить столько людей сразу! В конце концов пир в Каттхульте удался на славу. Мама отыскала случайно уцелевший кусок колбасы, который Эмиль не в силах был доесть, и он достался фру Петрель, к ее величайшей радости. Но и другие гости, которым колбасы не перепало, тоже не ушли домой голодными. Ведь на празднике угощали еще копченой грудинкой и телячьими фрикадельками, маринованной сельдью, селедочным салатом, и тушеным мясом, и пудингом, и запеченным угрем. А под конец гостям подали отличнейшую сырную лепешку с клубничным вареньем и взбитыми сливками.
– Вкуснее сырной лепешки ничего на свете нет, – сказал Эмиль на чистейшем смоландском наречии.
И если тебе довелось когда-нибудь отведать такой сырной лепешки, как в Каттхульте, то ты знаешь: Эмиль сказал правду!
Наступил вечер, и над Каттхультом, над всей Леннебергой и над всем Смоландом сгустились сумерки. Папа Эмиля опустил флаг. Эмиль и маленькая Ида стояли рядом и внимательно наблюдали за ним.
Так закончился праздник в Каттхульте. Все стали собираться по домам. Повозки одна за другой выезжали на дорогу. Последней укатила на своих дрожках знатная фру Петрель. Эмиль и маленькая Ида слушали, как за холмами замирает цокот лошадиных копыт.
– Только бы она не обидела моего крысенка, – озабоченно сказал Эмиль.
– Какого крысенка? – удивилась Ида.
– Которого я запихнул ей в сумку, – невозмутимо сказал Эмиль.
– А зачем? – спросила маленькая Ида.
– Мне стало жалко крысенка, – ответил Эмиль. – Он еще ничего не видел в своей жизни, кроме шкафа с колбасой. Вот я и подумал: пусть посмотрит хотя бы Виммербю.
– Только бы Петрелиха его не обидела, – добавила Ида.
– Как же, не обидит, жди! – сказал Эмиль.
Это случилось десятого июня, когда Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду и съел всю колбасу. Может, послушаешь и о другой его проделке?
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ИЮЛЯ Как Эмиль вволю повеселился на Хультсфредской равнине
Альфред, тот самый, что служил в Каттхульте, очень любил детей. Особенно Эмиля. Эмиль без конца проказничал и был настоящий сорванец, но Альфред не обращал на это внимания. Он все равно любил Эмиля и даже вырезал ему из дерева прекрасное деревянное ружье. С виду оно было как настоящее, хотя, ясное дело, не стреляло. Но Эмиль орал «пиф-паф!» и все равно стрелял, так что каттхультовские воробьи от страха подолгу не показывались на дворе хутора. Эмиль обожал свое ружье и не желал расставаться с ним даже ночью.
– Хочу ружейку! – вопил он на чистейшем смоландском наречии и совсем не радовался, когда мама, ослышавшись, приносила его кепчонку.
– Не хочу шапейку! – орал Эмиль. – Хочу ружейку!
И мама приносила ружье.
Да, Эмиль обожал свое ружье, а еще больше – Альфреда, который смастерил ему ружье. И неудивительно, что Эмиль расплакался, когда Альфреду пришлось ехать на Хультсфредскую равнину отбывать воинскую службу. Ты, верно, не знаешь, что значит «отбывать воинскую службу»? Видишь ли, так в прежние времена назывались военные сборы, на которых учили солдатскому делу. Все работники из Леннеберги, да и из других селений, должны были отбывать военную службу и учиться воевать.
– Подумать только! И надо же такому случиться, как раз когда приспело время сено возить, – сказал папа Эмиля.
Ему вовсе не улыбалось потерять Альфреда в разгар сенокоса, в самую горячую пору. Но ведь работниками из Леннеберги командовал не папа Эмиля, а король со своими генералами. Они-то и решали, когда этим парням ехать в Хультсфред учиться быть солдатами. Правда, Альфред должен был снова вернуться домой, когда его хорошенько обучат солдатскому ремеслу. А на это много времени не потребуется. Так что Эмилю незачем было реветь. Но он все равно ревел, а заодно с ним ревела и Лина. Потому что не только Эмиль любил Альфреда.
Альфред не плакал. Он сказал, что в Хультсфреде можно вволю повеселиться. А когда повозка с Альфредом покатила со двора и опечаленные домочадцы замахали ему на прощание, Альфред ухмыльнулся и запел, чтобы никто больше не горевал. Вот какой куплет он спел:
В городе Экше на Реннской долине Шведскую польку пляшут шутя, И с хуторов на Хультсфредской равнине Девицы в танцах кружат до утра.
Халли-дайен, халли-далли-да, Балли-дайен, балли-далли-да…
Больше из песенки Альфреда они ничего не расслышали, потому что вовсю заголосила Лина, а вскоре повозка с Альфредом скрылась за поворотом.
Мама Эмиля пыталась утешить Лину.
– Не горюй, Лина, – уговаривала она. – Успокойся хотя бы до восьмого июля. Тогда в Хультсфреде будет праздник, и мы съездим туда и навестим Альфреда.
– Я тоже поеду в Хультсфред. Я тоже хочу вволю повеселиться и навестить Альфреда, – заявил Эмиль.
– И я, – сказала маленькая Ида.
Но мама покачала головой:
– На этих праздниках ничего веселого для детей нет. Вы только потеряетесь в такой давке.
– Потеряться в давке тоже весело, – убежденно сказал Эмиль, но это ему все равно не помогло.
Утром восьмого июля папа, мама и Лина поехали на праздник в Хультсфред, оставив Эмиля и маленькую Иду дома с Кресой-Майей, которой велели присмотреть за детьми. Креса-Майя была маленькая тщедушная старушка; иногда она приходила в Каттхульт помочь по хозяйству.
Маленькая Ида была доброй и послушной девочкой. Она тотчас забралась к Кресе-Майе на колени и потребовала страшных-престрашных сказок о привидениях. Сказки отвлекли и развеселили Иду.
Другое дело Эмиль. Он просто кипел от злости. С ружьем в руках он взбежал на пригорок к конюшне, приговаривая:
– Дудки, так я их и послушаюсь! Я тоже поеду в Хультсфред и вволю повеселюсь. Чем я хуже других! Решено. Поняла, Юллан?
Последние слова были обращены к старой кобыле, которая паслась на лужайке за конюшней. Был в Каттхульте и молодой жеребец, его звали Маркус. Но в эту минуту Маркус бежал по дороге в Хультсфред, увозя маму, папу и Лину. Да, некоторым так можно уезжать из дома и веселиться!
– Ничего! Кое-кто поскачет за ними следом, да так быстро, что только ветер в ушах засвистит! – сердито пробурчал Эмиль. – Едем, Юллан!
Сказано – сделано! Эмиль накинул на кобылу узду и повел ее с лужайки.
– Не бойся, – сказал он лошади. – Альфред обрадуется, когда я приеду, а ты наверняка найдешь себе под пару какую-нибудь подружку, старую добрую кобылку. Будете вместе ржать, раз уж ты не сможешь, как я, вволю повеселиться.
Он подвел Юллан к калитке, ему ведь нужно было на что-нибудь влезть, чтобы вскарабкаться ей на спину. Ух и хитер был этот мальчишка!
– Гоп-ля! – сказал Эмиль. – Халли-дайен, халли-далли-да! Да, а попрощаться с КресойМайей? Ладно, попрощаемся, когда вернемся назад.
Юллан затрусила вниз с холма. На спине у нее гордо восседал Эмиль, держа ружье наперевес. Ружье он, конечно, прихватил с собой в Хультсфред! Раз Альфред солдат, Эмиль тоже надумал пойти в солдаты; у Альфреда – винтовка, у Эмиля – ружье. Это все едино, теперь они оба солдаты. Иначе и быть не может, решил Эмиль.
Юллан была совсем старой. Она не спеша трусила по холмам, а чтобы лошадь не утратила интереса к путешествию, Эмиль напевал ей песенку на чистейшем смоландском наречии:
Кобылка чуть трусит рысцой, Совсем плоха, совсем стара.
Ну не беда! Ну не беда!
Пусть только довезет меня!
Дорога ровная легла!
И хотя Юллан на ходу дремала, едва переставляя копыта и спотыкаясь на каждом шагу, сетаки в конце концов они прибыли в Хультсфред.
– Эй! – закричал Эмиль. – Теперь мы вволю повеселимся!
Но он тут же замолчал, широко раскрыв глаза от удивления. Он слыхал, конечно, что людей на свете тьма-тьмущая, но не знал, что все они соберутся именно здесь, в Хультсфреде. Никогда не доводилось ему видеть столько народу. Тысячи людей окружили огромную равнину со всех сторон, а посредине, на площадке, шли военные учения. Солдаты вскидывали ружье на плечо, равнялись напра-а-во и нале-е-во и вообще делали все то, что обычно делают солдаты. Какой-то толстый старикашка разъезжал верхом на коне; он фыркал, кричал на солдат и приказывал им, а они слушались его не возражая и делали все, что он велел. Эмиля это удивило.
– Кто же тут командует? Разве не Альфред? – спросил он стоявших поблизости крестьянских мальчишек.
Но они только смотрели во все глаза на солдат и ничего не ответили.
Сначала Эмиля тоже забавляло, как солдаты вскидывают ружья. Но вскоре ему это надоело, и он захотел разыскать Альфреда. Ради чего же он приехал сюда? Но все солдаты были в одинаковых синих мундирах и похожи друг на друга. Найти здесь Альфреда было делом нелегким.
– Ну и что ж, пусть Альфред сам меня увидит! – сказал Эмиль своей лошади. – Он засмеется, подбежит ко мне, и пусть тогда этот злющий старикашка сам вскидывает ружье на плечо сколько ему вздумается.
Чтобы Альфред, поскорее заметил его, Эмиль выехал вперед из толпы и, остановившись перед строем солдат, завопил что есть мочи:
– Альфред, где ты? Выходи, давай повеселимся хорошенько! Разве ты не видишь, что я здесь?
Конечно, Альфред увидел Эмиля – Эмиля в его кепчонке и с ружьем, Эмиля верхом на старой кобыле. Но Альфред стоял в строю вместе с другими солдатами и не смел подойти к Эмилю, опасаясь толстого злого старикашки, который фыркал, орал и командовал без конца.
Вместо Альфреда к Эмилю подъехал сам толстый злой старикашка и очень добрым голосом спросил:
– Что случилось, мальчик? Ты потерялся? Где твои мама с папой?
Таких дурацких вопросов Эмиль давным-давно не слыхал.
– Это я-то потерялся? – спросил Эмиль. – Я-то здесь! А если кто и потерялся, так это мама с папой.
Эмиль был совершенно прав. Его мама сказала, что на Хультсфредской равнине маленькие дети могут потеряться. Но теперь она сама вместе с папой и Линой попала в страшную давку, и все они чувствовали себя потерянными, потому что никто из них не мог даже пошевелиться.
Правда, они видели Эмиля! Да, они видели, как он появился в своей «шапейке», со своей «ружейкой» верхом на старой кобыле, и папа Эмиля сумрачно сказал:
– Ну, чует мое сердце, придется Эмилю стругать еще одного старичка!
– Похоже на то! – подтвердила мама. – Но как бы нам добраться до Эмиля?
В этом-то все и дело! Если тебе доводилось бывать на празднике, подобном хультсфредскому, ты поймешь, что там творилось. Как только солдаты кончили маршировать и ушли, огромная толпа, окружавшая равнину, хлынула туда со всех сторон. Началась страшная давка, и о том, чтобы найти Эмиля, нечего было и думать, самому бы не потеряться. Эмиля искали не только мама с папой, но и Альфред, который получил увольнительную. Он хотел повеселиться вместе с Эмилем. В страшной толчее на Хультсфредской равнине было, однако, совсем не просто кого-нибудь найти. Почти все, кто там был, кого-то искали. Альфред искал Эмиля, Эмиль – Альфреда, мама Эмиля – сына, Лина – Альфреда, а папа Эмиля искал маму. Вот она-то потерялась по-настоящему, и папе пришлось искать ее битых два часа, пока он наконец не увидел ее, совершенно отчаявшуюся, зажатую в толпе толстых горожан из Виммербю.
Но Эмиль не нашел никого, и никто не нашел Эмиля. Тогда он понял, что пора хорошенько повеселиться одному, иначе он все упустит.
Но прежде чем начать развлекаться, ему надо было пристроить Юллан к какой-нибудь подружке, старой доброй кобылке, чтобы они ржали за компанию, ведь он почти обещал ей это.
Никакой старой кобылки для Юллан Эмиль не нашел. Но зато он нашел Маркуса, а это было куда лучше. На опушке леса, крепко привязанный к дереву, Маркус жевал сено. А рядом стояла их собственная старая повозка из Каттхульта, которую Эмиль тотчас признал. Встретив Маркуса, Юллан заметно обрадовалась. Эмиль привязал ее к тому же дереву и бросил ей охапку сена из повозки – сено в эту пору всегда возили с собой, – и Юллан тоже принялась жевать. Тут и Эмиль почувствовал, что от голода у него сосет под ложечкой.
– Но сена мне, однако, не хочется, – сказал он.
Да и зачем ему сено? Ведь вокруг столько палаток, где продают сколько угодно бутербродов с колбасой, булочек и пряников. Конечно, тем, у кого в кармане водятся денежки.
И было на ярмарке полным-полно всяких развлечений для тех, кто хотел вволю повеселиться. Цирк и танцевальная площадка, увеселительные аттракционы, ресторанчики, карусель и другие развлечения. Подумать только! Там был и шпагоглотатель, который умел глотать шпаги, и огнеглотатель, который умел глотать огонь, и одна очень внушительного вида дама с окладистой бородой, которая ничего не умела глотать, кроме разве кофе с булочками, и то не чаще одного раза в час. От этого, конечно, не разбогатеешь, но ей повезло: у нее была борода. Она показывала свою бороду за деньги и неплохо на этом зарабатывала.
На Хультсфредской равнине за все надо было платить, а денег у Эмиля не было.
Зато, как вы уже знаете, он был хитрый мальчишка, и ему хотелось увидеть как можно больше. Он начал с цирка, потому что это оказалось проще всего. Надо было только взобраться на ящик по Другую сторону балагана и заглянуть в дырочку в парусине. Эмиль так смеялся над потешавшим всех клоуном, что в конце концов с грохотом свалился с ящика и ударился головой о камень. Тогда он махнул рукой на цирк. К тому же он сильно проголодался.
– Какое уж тут веселье натощак, – сказал Эмиль, – а без денег еду не получишь. Надо чтото придумать.
Он видел, что здесь, на Хультсфредской равнине, много разных способов заработать деньги, так что и ему какой-нибудь мог пригодиться. Огонь и шпаги он глотать не умел, бороды у него не было, что же ему оставалось делать?
Эмиль стоял в нерешительности и размышлял. Вдруг он увидел, что посреди толпы сидит на ящике бедный слепой старик и распевает песни. Песни были грустные и жалостные, но за них ему подавали деньги. На земле рядом с нищим лежала шапка, и добрые люди все время бросали в нее мелкие монетки.
«Так и я могу, – подумал Эмиль. – Здорово мне повезло, шапейка как раз при мне».
Положив кепку на землю, он встал в позу и принялся горланить песню «Кобылка чуть трусит рысцой…» для всех, кому не лень было его слушать.
Вокруг сразу же столпился народ.
– Какой славный мальчуган, – говорили люди. – Наверное, он очень бедный, раз поет здесь за деньги.
В те времена было много бедных детей, которым нечего было есть. И вот одна добрая женщина подошла к Эмилю и спросила:
– Скажи, дружок, тебя чем-нибудь кормили сегодня?
– Да ничем, кроме сена! – ответил Эмиль.
Тут все стали его жалеть. А у доброго крестьянина-коротышки из селения Вена даже слезы выступили на глазах. Он плакал от жалости к этому несчастному ребенку, бедному сироте с такой красивой кудрявой головкой.
В кепку Эмиля полетели монетки в два, пять и десять эре. И добрый крестьянин-коротышка из селения Вена выудил из карманов штанов монетку в два эре, но тут же пожалел об этом и сунул ее обратно в карман, шепнув Эмилю:
– Если подойдешь к моей повозке, я накормлю тебя сеном вволю.
Но теперь у Эмиля было полным-полно денег. Он подошел к палатке и накупил целую гору бутербродов, булочек, пряников и много-много сока.
Проглотив мигом всю эту еду, он за четыре кроны и двадцать эре сорок два раза прокатился на карусели. Никогда раньше Эмилю не приходилось кататься на карусели, он и не знал, что на свете бывают такие веселые развлечения.
«Ну уж теперь-то я веселюсь от души, – думал он, крутясь на карусели так быстро, что его кудрявые волосы развевались по сторонам. – Много интересного было в моей жизни, но такого – никогда».
Потом он вволю насмотрелся на шпагоглотателя, на огнеглотателя и на бородатую даму. После всех этих удовольствий у него осталось всего-навсего два эре.
«Спеть, что ли, еще и снова набрать денег? – подумал Эмиль. – Здесь все такие добрые! « Но тут он почувствовал, что устал. Петь ему больше не хотелось, и не до заработка было… последнюю монетку в два эре он отдал слепому старику.
Потом он еще немного послонялся в толпе, пытаясь найти Альфреда, но безуспешно.
Эмиль был не прав, думая, что все люди добрые. Попадались и злые; кое-кто из них приехал в тот день на Хультсфредскую равнину. В те времена в округе бесчинствовал дерзкий вор по прозвищу Воробей. Его боялся весь Смоланд, а об отчаянных выходках Воробья немало писали в газетах – ив «Смоландском вестнике», и в «Хультсфредской почте». На всех праздниках и ярмарках, везде, где бывали люди и водились деньги, откуда ни возьмись появлялся Воробей и тащил все, что попадалось под руку. Чтобы никто не мог его узнать, он всякий раз нацеплял на себя новую бороду и усы. В тот самый день он приехал на Хультсфредскую равнину с черными усами и в надвинутой на глаза черной широкополой шляпе и так и шнырял повсюду в поисках добычи. Но никто не знал, что на равнине рыщет Воробей, иначе бы все перепугались до смерти.
Будь Воробей поумнее, он не явился бы на Хультсфредскую равнину в тот самый день, когда туда прискакал со своим ружьем Эмиль из Леннеберги. Угадай, что же там произошло.
Эмиль не спеша бродил в поисках Альфреда и случайно вновь оказался у балагана бородатой дамы. Занавеска, прикрывавшая дверной проем, была приподнята, и он увидел, что она считает деньги, проверяет, сколько заработала в этот праздничный день на Хультсфредской равнине.
Выручка была, как видно, немалая, потому что она довольно ухмыльнулась и погладила свою бороду. Вдруг она увидела Эмиля.
– Заходи, малыш! – крикнула она. – Можешь смотреть на мою бороду совсем бесплатно. Ты такой славный!
Эмиль уже видел эту бороду, но ему неудобно было сказать «нет», раз его так любезно пригласили. И к тому же совсем бесплатно. Он вошел в балаган со своей «шапейкой» и своей «ружейкой» и уставился на бородатую даму. Он насмотрелся на ее бороду не меньше чем на двадцать пять эре.
– Откуда у вас такая красивая борода? – вежливо спросил он.
Но бородатая дама не успела ему ответить. В ту же минуту чей-то нагоняющий ужас голос прошептал:
– Выкладывай деньги, а не то бороду оторву!
Это был Воробей, который незаметно прокрался в балаган.
Бородатая дама побледнела. Бедняжка, она немедленно отдала бы все деньги Воробью, не будь с ней Эмиля. Он шепнул:
– Возьми скорей мою ружейку!
И бородатая дама схватила его ружье, которое Эмиль так предусмотрительно ткнул ей в руки. В полутьме балагана бородатая дама подумала, что ружье настоящее и из него можно стрелять. Но самое интересное… так думал и Воробей!
– Руки вверх! Стрелять буду! – завопила бородатая дама.
Воробей побледнел и поднял руки. Он весь дрожал от страха, пока бородатая дама зычным голосом, гремевшим над всей Хультсфредской равниной, звала на помощь полицейских.
Явились полицейские, и с тех пор никто и никогда больше не видел Воробья ни в Хультсфреде, ни в каком-либо другом месте. И тогда настал конец воровству в Смоланде. Право слово, я не вру, вот как бывает на свете!
Бородатую даму очень хвалили и в «Смоландском вестнике», и в «Хультсфредской почте» за то, что она поймала Воробья. Но никто ни словом не обмолвился об Эмиле и о его «ружейке». Так что, помоему, настало время рассказать правду о том, как все было на самом деле.
– Повезло, что я захватил в Хультсфред и шапейку, и ружейку, – сказал Эмиль, когда полицейские увели Воробья в кутузку.
– Да, да, ты замечательный мальчуган, – сказала бородатая дама. – Можешь смотреть на мою бороду сколько хочешь совсем бесплатно.
Но Эмиль устал. Ему не хотелось смотреть ни на какую бороду. Ему даже не хотелось вволю повеселиться, и вообще ничего не хотелось. Только бы поспать. Потому что над Хультсфредской равниной уже спустился вечер. Подумать только, прошел целый долгий день, а Эмиль так и не нашел Альфреда!
Папа и мама Эмиля, да и Лина, тоже устали. Они без конца искали Эмиля, Лина же не переставая искала Альфреда, и больше искать у них не было сил.
– Ой, мои ноги! – простонала мама Эмиля, а папа угрюмо покачал головой.
– Веселенький праздник, нечего сказать, – проворчал он. – Поехали домой в Каттхульт, больше нам здесь делать нечего.
И они потащились к лесной опушке, чтобы запрячь коня и тронуться в путь. И тут они увидели, что к дереву рядом с Маркусом привязана и Юллан и что они вместе жуют сено.
Мама зарыдала.
– Где мой маленький Эмиль? – причитала она.
Лина, дернув головой, в сердцах сказала:
– Вечно он со своими проделками, этот мальчишка! Вот уж настоящий сорвиголова!
И тут вдруг папа, мама и Лина услыхали, что кто-то несется к ним во всю прыть. Это был вконец запыхавшийся Альфред.
– Где Эмиль? – спросил он. – Я искал его целый день.
– А мне-то что до него, – зло сказала Лина и уселась в повозку, чтобы ехать домой.
Подумать только! Она тут же наткнулась на Эмиля!
В повозке оставалось еще немного сена, и на этом-то сене и спал Эмиль. Понятно, он проснулся, когда Лина взгромоздилась на него. И сразу же разглядел того, кто прибежал сюда запыхавшись и стоял рядом с ним.
Эмиль обхватил шею Альфреда, одетого в синий солдатский мундир.
– Это ты, Альфред?! – спросил он.
И тут же снова заснул.
Потом хуторяне поехали домой в Каттхульт. Маркус тянул повозку, а привязанная к повозке Юллан трусила сзади. Время от времени Эмиль просыпался и видел темный лес и светлое летнее небо; он чувствовал свежесть ночи, вдыхал запах сена и лошадей, слышал, как стучат их копыта и поскрипывают колеса повозки. Но все-таки большую часть пути он спал, и ему снилось, что Альфред скоро вернется домой, в Каттхульт, к нему – Эмилю. Альфред непременно должен вернуться.
Это было восьмого июля, когда Эмиль повеселился от души на празднике в Хультсфреде. Угадай, кто еще искал Эмиля в тот день. Спроси Кресу-Майю. Нет, лучше не надо, а то она очень расстроится и на руках у нее выступят красные пятнышки, которые очень чешутся и потом долгодолго не сходят.
Теперь ты слышал, что натворил Эмиль и седьмого марта, и двадцать второго мая, и десятого июня, и восьмого июля, но в календаре найдется еще сколько угодно свободных дней для того, кто хочет проказничать. А Эмиль хотел. Он проказничал почти каждый день, весь год напролет, и в особенности девятнадцатого августа, одиннадцатого октября и третьего ноября. Ха-ха-ха! Я просто умираю от смеха, как вспомню, что он натворил третьего ноября! Но я обещала маме Эмиля никому никогда про это не рассказывать! Хотя именно в тот день леннебержцы пустили по всей округе подписной лист. Жалея своих соседей Свенссонов из Каттхульта, тех самых, у которых не ребенок, а настоящий сорвиголова, они сложились по пятьдесят эре каждый, завязали собранные деньги в узелок и пришли к маме Эмиля.
– Хватит этих денег, чтобы отправить Эмиля в Америку? – спросили они.
Нечего сказать, здорово придумали! Отправить Эмиля в Америку!.. Еще неизвестно, кто тогда достался бы им в председатели муниципалитета! Ну, когда настал бы срок. К счастью, мама Эмиля не согласилась на это дурацкое предложение. В сердцах она швырнула узелок с такой силой, что деньги разлетелись по всей Леннеберге.
– Эмиль – чудесный малыш, – сказала мама, – и мы любим его таким, какой он есть!
Хотя мама и защищала всегда своего Эмиля, сама она немного беспокоилась за него. Мамы всегда беспокоятся, когда люди приходят жаловаться на их детей. И вот как-то вечером, когда Эмиль лежал в кровати со своей «шапейкой» и своей «ружейкой», она подошла и села рядом.
– Эмиль, – сказала она, – ты скоро подрастешь и пойдешь в школу. Как же ты будешь вести себя в школе, раз ты такой сорванец и проказам твоим нет конца?
Эмиль лежал в постели – ну просто ангелочек: светлый, кудрявый, голубоглазый.
– Халли-дайен, халли-далли-да, – запел он, так как и слушать не желал такую болтовню.
– Эмиль, – строго повторила мама, – как ты будешь вести себя в школе?
– Хорошо, – пообещал Эмиль. – Может, я перестану проказничать… когда пойду в школу.
Мама Эмиля вздохнула.
– Ну что же, будем надеяться, – сказала она и пошла к двери.
Тогда Эмиль, приподняв голову и улыбнувшись, лукаво добавил:
– Но я не ручаюсь…
Яндекс.Метрика