Читать сказки и рассказы Виктора Драгунского: "Поют колёса — тра-та-та":

 ПОЮТ КОЛЕСА - ТРА-ТА-ТА

Этим летом папе нужно было съездить по делу в город Ясногорск, и в день отъезда он сказал: 
- Возьму-ка я Дениску с собой! 
Я сразу посмотрел на маму. Но мама молчала. 
Тогда папа сказал: 
- Ну что ж, пристегни его к своей юбке. Пусть он ходит за тобой пристегнутый. 
Тут у мамы глаза сразу стали зеленые, как крыжовник. Она сказала: 
- Делайте что хотите! Хоть в Антарктиду! 
И в этот же вечер мы с папой сели в поезд и поехали. В нашем вагоне было много разного народу: старушки и солдаты, и просто молодые парни, и проводники, и маленькая девчонка. И было очень весело и шумно, и мы открыли консервы, и пили чай из стаканов в подстаканниках, и ели колбасу большущими кусками. А потом один парень снял пиджак и остался в майке; у него были белые руки и круглые мускулы, прямо как шары. Он достал с третьей полки гармошку, и заиграл, и спел грустную песню про комсомольца, как он упал на траву, возле своего коня, у его ног, и закрыл свои карие очи, и красная кровь стекала на зеленую траву. 
Я подошел к окошку, и стоял, и смотрел, как мелькают в темноте огоньки, и все думал про этого комсомольца, что я бы тоже вместе с ним поскакал в разведку и его, может быть, тогда не убили бы. 
А потом папа подошел ко мне, и мы с ним вдвоем помолчали, и папа сказал: 
- Не скучай. Мы послезавтра вернемся, и ты расскажешь маме, как было интересно. 
Он отошел и стал стелить постель, а потом подозвал меня и спросил: 
- Ты где ляжешь? К стенке? 
Но я сказал: 
- Лучше ты ложись к стенке. А я с краю. 
Папа лег к стенке, на бок, а я лег с краю, тоже на бок, и колеса застучали: трата-та-трата-та... 
И вдруг я проснулся оттого, что я наполовину висел в воздухе и одной рукой держался за столик, чтоб не упасть. Видно, папа во сне очень разметался и совсем меня вытеснил с полки. Я хотел устроиться поудобней, но в это время сон с меня соскочил, и я присел на краешек постели и стал разглядывать все вокруг себя. 
В вагоне уже было светло, и отовсюду свисали разные ноги и руки. Ноги были в разноцветных носках или просто босиком, и была одна маленькая девчонская нога, похожая на коричневую чурочку. 
Наш поезд ехал очень медленно. Колеса тарахтели. Я увидел, что зеленые ветки почти касаются наших окон, и получилось, что мы едем, как по лесному коридору, и мне захотелось посмотреть, как оно так выходит, и я побежал босиком в тамбур. Там дверь была открыта настежь, и я ухватился за перильца и осторожно свесил ноги. 
Сидеть было холодно, потому что я был в одних трусиках, и железный пол меня прямо захолодил, но по том он согрелся, и я сидел, подсунув руки под мышки. Ветер был слабый, еле-еле дул, а поезд шел медленно медленно, он поднимался в гору, колеса тарахтели, и я потихоньку к ним подладился и сочинил песню: 

Вот мчится поезд - красота! 
Стучат колеса - тра-та-та! 

И случайно я посмотрел направо и увидел конец нашего поезда: он был полукруглый, как хвост. 
Я тогда посмотрел налево и увидел наш паровоз: он вовсю карабкался вверх, как какой-нибудь жук. И я догадался, что здесь поворот. 
А рядом с поездом была тропочка, совсем узкая, и я увидел, что впереди по этой тропочке идет человек. Издалека мне показалось, что он совсем маленький, но поезд все-таки шел побыстрее его, и я постепенно увидел, что он большой, и на нем голубая рубашка, и что он в тяжелых сапогах. По этим сапогам было видно, что он уже устал идти. Он держал что-то в руках. 
Когда поезд его догнал, этот дядька вдруг спустился со своей тропочки и побежал рядом с поездом, сапоги его хрупали по камешкам, и камешки разлетались из-под тяжелых сапог в разные стороны. И тут я поравнялся с ним, и он протянул мне решето, затянутое полотенцем, и все бежал рядом со мной, и лицо у него было красное и мокрое. Он крикнул: 
- Держи решето, малый! - и ловко сунул мне его на колени. 
Я вцепился в это решето, а дяденька ухватился за перильца, подтянулся, вскочил на подножку и сел рядом со мной. Он вытер лицо рубашкой и сказал: 
- Еле влез... 
Я сказал: 
- Нате ваше решето. 
Но он не взял. Он сказал: 
- Тебя как звать? 
Я ответил: 
- Денис. 
Он кивнул головой и сказал: 
- А моего - Сережка. 
Я спросил: 
- Он в каком классе? 
Дяденька сказал: 
- Во вторым. 
- Надо говорить: во втором, - сказал я. 
Тут он сердито засмеялся и стал стаскивать полотенце с решета. Под полотенцем лежали серебристые листья, и оттуда пошел такой запах, что я чуть не сошел с ума. А дяденька стал аккуратно снимать эти листья один за одним, и я увидел, что это - полное решето малины. И хотя она была очень красная, она была еще и серебристая, седая, что ли; и каждая ягодка лежала отдельно, как будто твердая. Я смотрел на малину во все глаза. 
- Это ее холодком прикрыло, ишь притуманилась, - сказал дядька. - Ешь давай! 
И я взял ягоду и съел, и потом еще одну, и тоже съел, и придавил языком, и стал так есть по одной, и просто таял от удовольствия, а дяденька сидел и смотрел на меня, и лицо у него было такое, как будто я болен и ему жалко меня. Он сказал: 
- Ты не по одной. Ты пригоршней. 
И отвернулся. Наверно, чтоб я не стеснялся. Но я его нисколько не стеснялся: я добрых не стесняюсь, я стал сразу есть пригоршней и решил, что пусть я лопну, но все равно я эту малину съем всю. 
Никогда еще не было так вкусно у меня во рту и так хорошо на душе. Но потом я вспомнил про Сережку и спросил у дяденьки: 
- А Сережа ваш уже ел? 
- Как же не ел, - сказал он, - было, и он ел. 
Я сказал: 
- Почему же было? А например, сегодня он уже ел? 
Дяденька снял сапог и вытряхнул оттуда мелкий камешек. 
- Вот ногу мозолит, терзает, скажи ты! А вроде такая малость. 
Он помолчал и сказал: 
- И душу вот такая малость может в кровь истерзать. Сережка, браток, теперь в городе живет, уехал он от меня. 
Я очень удивился. Вот так парень! Во втором классе, а от отца удрал! 
Я сказал: 
- А он один удрал или с товарищем? 
Но дяденька сказал сердито: 
- Зачем - один? С мамой со своей! Ей, видишь ли, учиться приспичило! У ней там родичи, друзья-приятели разные... Вот и выходит кино: Сережка в городе живет, а я здесь. Нескладно, а? 
Я сказал: 
- Не волнуйтесь, выучится на машиниста и приедет. Подождите. 
Он сказал: 
- Долго больно ждать. 
Я сказал: 
- А он в каком городе живет? 
- В Курским. 
Я сказал: 
- Нужно говорить: в Курске. 
Тут дяденька опять засмеялся - хрипло, как простуженный, а потом перестал. Он наклонился ко мне поближе и сказал: 
- Ладно, ученая твоя голова. Я тоже выучусь. Война меня в школу не пустила. Я в твои годы кору варил и ел. - И тут он задумался. Потом вдруг встрепенулся и показал на лес: - Вот в этим самым лесу, браток. А за ним, гляди, сейчас село Красное будет. Моими руками это село построено. Я там и соскочу. 
Я сказал: 
- Я еще одну только горсточку съем, и вы завязывайте свою малину. 
Но он придержал решето у меня на коленях: 
- Не в том дело. Возьми себе. 
Он положил мне руку на голую спину, и я почувствовал, какая тяжелая и твердая у него рука, сухая, горячая и шершавая, а он прижал меня крепко к своей голубой рубашке, и он был весь теплый, и от него пахло хлебом и табаком, и было слышно, как он дышит медленно и шумно. 
Он так подержал меня немножко и сказал: 
- Ну, бывай, сынок. Смотри, веди хорошо... 
Он погладил меня и вдруг сразу спрыгнул на ходу. Я не успел опомниться, а он уже отстал, и я опять услышал, как хрупают камешки под его тяжелыми сапогами. 
И я увидел, как он стал удаляться от меня, быстро пошел вверх на подъем, хороший такой человек в голубой рубашке и тяжелых сапогах. 
И скоро наш поезд стал идти быстрее, и ветер стал чересчур сильный, и я взял решето с малиной и понес его в вагон, и дошел до папы. 
Малина уже начала оттаивать и не была такая седая, но пахла все равно как целый сад. 
А папа спал; он раскинулся на нашей полке, и мне совершенно негде было приткнуться, и некому было показать эту малину и рассказать про дядьку в голубой рубашке и про его сына. 
В вагоне все спали, и вокруг по-прежнему висели разноцветные пятки. 
Я поставил решето на пол и увидел, что у меня весь живот, и руки, и колени красные, - это был малиновый сок, и я подумал, что надо сбегать умыться, но вдруг начал клевать носом. 
В углу стоял большой чемодан, перевязанный крест-накрест, он стоял торчком; мы на нем вчера резали колбасу и открывали консервы. Я подошел к нему и положил на него локти и голову, и сразу поезд стал особенно сильно стучать, и я пригрелся и долго слушал этот стук, и опять в моей голове запелась песня: 

Вот мчится поезд - 
кра- 
со- 
та! 
Поют колеса - 
тра- 
та- 
та!