Поиск

Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы

Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки" - Глава VI. Сад. Тайна Нины. Ирочка Трахтенберг

Родительская категория: Детские рассказы Категория: Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы Опубликовано: 26 Сентябрь 2014
Просмотров: 4099
ГЛАВА VI


                              Сад. Тайна Нины.
                             Ирочка Трахтенберг

     Едва  я  переступила  порог,  как в классе поднялся шум и гам. Девочки,
шумя и хохоча, окружили меня, пользуясь переменой между двух уроков.
     - Ну,  Галочка,  ты  совсем  мальчишка,  -  заявила серьезно Нина, - но
знаешь, ты мне так больше нравишься, - кудри тебя портили.
     - Стрижка-ерыжка! - крикнула Бельская.
     - Молчи,  егоза,  -  заступилась  за меня Маня Иванова, относившаяся ко
мне с большой симпатией.
     Следующие  два  урока были рисование и немецкий язык. Учитель рисования
роздал  нам карточки с изображением ушей, носов, губ. Нина показала мне, что
надо  делать,  как  надо  срисовывать.  Учитель  - добродушнейшее, седенькое
существо  - после первой же моей черточки нашел меня очень слабой художницей
и переменил карточку на менее сложный рисунок.
     В  то  время  как  я, углубившись в работу, выводила палочки и углы, ко
мне  на  пюпитр упала бумажка, сложенная вчетверо. Я недоумевающе развернула
ее и прочла:

     "Душка  Влассовская!  У  тебя  есть  коржики  и  смоквы. Поделись после
завтрака.
                                                              Маня Иванова".

     - От кого это? - полюбопытствовала княжна.
     - Вот прочти, - и я протянула ей бумажку.
     - Иванова  ужасная подлиза, хуже Бельской, - сердито заметила княжна, -
она  узнала,  что  у  тебя  гостинцы,  и будет нянчиться с тобой. Советую не
давать... А то как хочешь... Пожалуй, еще прослывешь жадной. Лучше уж дай.
     Я  повернула  голову и, увидя Иванову, сидевшую возле Ренн на последней
скамейке,  кивнула  ей  в  знак  согласия.  Та  просияла и усиленно закивала
головой.
     Презрительная  гримаска  тронула  строгие  губы  моей  соседки.  Гордое
бескорыстие княжны нравилось мне все больше и больше.
     - Нина, а твоя тайна? - напомнила я ей.
     - Подожди немного, на гулянье, а то здесь услышат.
     Я сгорала от нетерпения, однако не настаивала.
     Урок рисования сменился уроком немецкого языка.
     Насколько  учитель-француз  был  "душка",  настолько  немец  - "аспид".
Класс  дрожал  на  его  уроке.  Он  вызывал  воспитанниц  резким,  крикливым
голосом,  прослушивал  заданное,  поминутно сбивая и прерывая замечаниями, и
немилосердно  сыпал  единицами.  Класс  вздохнул  свободно, заслыша желанный
звонок.
     После  завтрака, состоявшего из пяти печеных картофелин, куска селедки,
квадратика  масла  и  кружки  кофе  с  бутербродами, нам роздали безобразные
манто  коричневого  цвета, называемые клеками, с лиловыми шарфами и повели в
сад.  Большой,  неприветливый,  с  массой  дорожек,  он  был окружен со всех
сторон   высокой   каменной   оградой.   Посреди   площадки,  прилегавшей  к
внутреннему фасаду института, стояли качели и качалка.
     Едва  мы  сошли  со ступеней крыльца, как пары разбились и воспитанницы
разбрелись по всему саду.
     - Фрейлейн  в  свое  дежурство  позволяет  ходить на последнюю аллею, -
почему-то шепотом сообщила Нина, - пойдем, Галочка.
     Я  последовала  за  ней  на  самую  дальнюю дорожку, где нам попадались
редкие  пары  гуляющих.  Под нашими ногами шелестели упавшие листья... Там и
сям каркали голодные вороны.
     Мы сели на влажную от дождя скамейку, и Нина начала:
     - Видишь   ли,  Галочка,  у  нас  ученицы  младших  классов  называются
"младшими",  а  те,  которые  в  последних  классах,  -  это  "старшие". Мы,
младшие,  "обожаем"  старших.  Это уже так принято у нас в институте. Каждая
из  младших  выбирает  себе  "душку",  подходит  к ней здороваться по утрам,
гуляет  по  праздникам  с ней в зале, угощает конфетами и знакомит со своими
родными  во  время  приема,  когда  допускают  родных  на  свидание. Вензель
"душки"  вырезывается  перочинным  ножом на "тируаре" (пюпитре), а некоторые
выцарапывают  его  булавкой на руке или пишут чернилами ее номер, потому что
каждая  из  нас  в  институте  записана  под известным номером. А иногда имя
"душки"  пишется  на  стенах  и  окнах...  Для "душки", чтобы быть достойной
ходить  с  ней,  нужно  сделать  что-нибудь  особенное, совершить, например,
какой-нибудь  подвиг:  или  сбегать  ночью  на церковную паперть, или съесть
большой  кусок  мела,  -  да  мало  ли  чем  можно проявить свою стойкость и
смелость.  Я  никогда  не  обожала  еще,  Галочка,  я была слишком горда, но
недавно-недавно...  -  тут  вдруг прервала она: - Побожись мне три раза, что
ты никому не выдашь мою тайну.
     - Изволь, - и я исполнила ее желание.
     - Видишь  ли,  -  продолжала  Нина  оживленно,  -  незадолго  до твоего
поступления  к  нам я была больна лихорадкой и сильно кашляла. Пока я лежала
в   жару,  в  мое  отделение  привели  еще  одну  больную,  старшую,  Ирочку
Трахтенберг.  Она так ласково обращалась со мной, ничем не давая мне понять,
что  я  младшая,  "седьмушка",  а  она первоклассница. Мы вместе поджаривали
хлеб  в  лазаретной печке, целые ночи болтали о доме. Ирочка - шведка, но ее
родители  живут теперь здесь, в Петербурге; она непременно хочет познакомить
меня  с ними. Ее отец, кажется, консул или просто член посольства - не знаю,
только  что-то  очень  важное.  Ирочка  почему-то молчит, когда я ее об этом
спрашиваю.  У  них  под  Стокгольмом  большой  замок. Ах, Галочка, какая она
милочка,  дуся!  Какие  у  нее  глаза,  синие,  синие...  и волосы, как лен!
Впрочем,  ты  сама  сейчас  увидишь.  Только  ты  никому,  никому не говори,
Галочка,  о моем обожании, а то Бельская и Крошка поднимут меня на смех. А я
этого не позволю: княжна Джаваха не должна унижать себя.
     Последние   слова  Нина  произнесла  с  гордым  достоинством,  делавшим
особенно милым ее красивое личико.
     - Теперь ты увидишь "душку"!.. - таинственно сообщила она мне.
     В  последнюю  аллею  стали  приходить  старшие,  в таких же безобразных
клеках,  как  и  наши, но на их тщательно причесанных головках были накинуты
вместо   полинялых  лиловых  косынок  "собственные"  шелковые  шарфы  разных
цветов.
     Они разгуливали чинно и важно и разговаривали шепотом.
     - Смотри, вот она, - и Нина до боли сжала мне руку.
     В  конце  аллеи  появились  две  институтки  в возрасте от 16 до 18 лет
каждая.  Одна из них темная и смуглая девушка с нечистым цветом лица, другая
- светлая льняная блондинка.
     - Вот  она,  Ирочка, - волнуясь, шептала княжна, указывая на блондинку,
- с ней Анюта Михайлова, ее подруга.
     Девушки  поравнялись  с  нами, и я заметила надменно вздернутую верхнюю
губку  и  бесцветные,  водянистые  глаза  на  прозрачно-хрупком,  некрасивом
личике.
     - Это и есть твоя Ирочка? - спросила я.
     - Да, - чуть слышно, взволнованным голосом ответила княжна.
     "Душка"  Нины  мне  не  понравилась.  В  ее  лице  и фигуре было что-то
отталкивающее.  А  она,  моя  милая  княжна,  вся  вспыхнув от удовольствия,
подошла  поцеловать  Ирочку,  ничуть  не  стесняясь  ее  подруги,  очевидно,
посвященной  в  тайну...  Белокурая шведка совершенно равнодушно ответила на
приветствие княжны.
     - Ты  ее  очень  любишь?  - спросила я Нину, когда молодые девушки были
далеко от нас.
     - Ужасно,  Галочка!  Я  ее  люблю  первой после папы!.. За нее я готова
претерпеть все гонения "синявок"... Я ее буду обожать до самого выпуска.
     Все  это было сказано так восторженно-пылко, что у меня на душе, где-то
далеко-далеко,  зашевелилось  незнакомое  мне до сих пор чувство ревности. Я
ревновала  мою  милую,  славную  подружку  к  "белобрысой" шведке, как я уже
мысленно окрестила Ирочку Трахтенберг.
Яндекс.Метрика