Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы
ГЛАВА III
Уроки
Худенький и лысый, он казался строгим благодаря синим очкам,
скрывавшим его глаза.
- Он предобрый, этот monsieur Ротье, - как бы угадывая мои мысли, тихо
шепнула Нина и, встав со скамьи, звучно ответила, что было приготовлено на
урок. - Зато немец - злюка, - так же тихо прибавила она, сев на место.
- У нас - новенькая, une nouvelle eleve (новая ученица), - раздался
среди полной тишины возглас Бельской.
- Ah? - спросил, не поняв, учитель.
- Taisez-vous, Bielsky (молчите, Бельская), - строго остановила ее
классная дама.
- Всюду с носом, - сердито проговорила Нина и передернула худенькими
плечиками.
- Mademoiselle Ренн, - вызвал француз, - voulez-vous repondre votre
lecon (отвечайте урок).
Очень высокая и полная девочка поднялась с последней скамейки и
неохотно, вяло пошла на середину класса.
- Это - Катя Ренн, - поясняла мне моя княжна, - страшная лентяйка,
последняя ученица.
Ренн отвечала басню Лафонтэна, сбиваясь на каждом слове.
- Tres mal (очень плохо), - коротко бросил француз и поставил Ренн
единицу.
Классная дама укоризненно покачала головою, девочки зашевелились.
Тою же ленивой походкой Ренн совершенно равнодушно пошла на место.
- Princesse Djiavaha, allons (княжна Джаваха), - снова раздался голос
француза, и он ласково кивнул Нине.
Нина встала и вышла, как и Ренн, на середину класса. Милый, несколько
гортанный голосок звонко и отчетливо прочел ту же самую басню. Щечки Нины
разгорелись, черные глаза заблестели, она оживилась и стала ужасно
хорошенькая.
- Merci, mon enfant (благодарю, дитя мое), - еще ласковее произнес
старик и кивнул девочке.
Она повернулась ко мне, - прошла на место и села. На ее оживленном
личике играла улыбка, делавшая ее прелестной. Мне казалось в эту минуту,
что я давно знаю и люблю Нину.
Между тем учитель продолжал вызывать по очереди следующих девочек.
Предо мной промелькнул почти весь класс. Одни были слабее в знании басни,
другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех.
- Он вам поставил двенадцать? - шепотом обратилась я к княжне.
Я была знакома с системой баллов из разговоров с Анной Фоминишной и
знала, что 12 - лучший балл.
- Не говори мне "вы". Ведь мы - подруги, - и Нина, покачав укоризненно
головкой, прибавила: - Скоро звонок - конец урока, мы тогда с тобой
поболтаем.
Француз отпустил на место девочку, читавшую ему все ту же басню, и,
переговорив с классной дамой по поводу "новенькой", вызвал наконец и меня,
велев прочесть по книге.
Я страшно смутилась. Мама, отлично знавшая языки, занималась со мною
очень усердно, и я хорошо читала по-французски, но я взволновалась, боясь
быть осмеянной этими чужими девочками. Черные глаза Нины молча ободрили
меня. Я прочла смущенно и сдержанно, но тем не менее толково. Француз
кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо:
- Prenez garde, petite princesse, vous aurez une rivale (берегитесь,
княжна, у вас будет соперница), - и, кивнув мне еще раз, отпустил на место.
В ту же минуту раздался звонок, и учитель вышел из класса.
Следующий урок был чистописание. Мне дали тетрадку с прописями, такую
же, как и у моей соседки.
Насколько чинно все сидели за французским уроком, настолько шумно за
уроком чистописания. Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно
кричала и выбивалась из сил. Никто ее не слушал; все делали, что хотели.
Классную даму зачем-то вызвали из класса, и девочки окончательно
разбушевались.
- Антонина Вадимовна, - кричала Бельская, обращаясь к учительнице, - я
написала "красивый монумент". Что дальше?
- Сейчас, сейчас, - откликалась та и спешила от скамейки к скамейке.
Рядом со мною, согнувшись над тетрадкой и забавно прикусив высунутый
язычок, княжна Джаваха, склонив головку набок, старательно выводила
какие-то каракульки.
Звонок к обеду прекратил урок. Классная дама поспешно распахнула двери
с громким возгласом: "Mettez-vous par paires, mesdames" (становитесь в
пары).
- Нина, можно с тобой? - спросила я княжну, становясь рядом с ней.
- Я выше тебя, мы не под пару, - заметила Нина, и я увидела, что
легкая печаль легла тенью на ее красивое личико. - Впрочем, постой, я
попрошу классную даму.
Очевидно, маленькая княжна была общей любимицей, так как m-lle Арно
(так звали наставницу) тотчас же согласилась на ее просьбу.
Чинно выстроились институтки и сошли попарно в столовую, помещавшуюся
в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на молитву.
- Новенькая, новенькая, - раздался сдержанный говор, и все глаза
обратились на меня, одетую в "собственное" скромное коричневое платьице,
резким пятном выделявшееся среди зеленых камлотовых платьев и белых
передников - обычной формы институток.
Дежурная ученица из институток старших классов прочла молитву перед
обедом, и все институтки сели за столы по 10 человек за каждый.
Мне было не до еды. Около меня сидела с одной стороны та же милая
княжна, а с другой - Маня Иванова - веселая, бойкая шатенка с коротко
остриженными волосами.
- Влассовская, ты не будешь есть твой биток? - на весь стол крикнула
Бельская. - Нет? Так дай мне.
- Пожалуйста, возьми, - поторопилась я ответить.
- Вздор! Ты должна есть и биток, и сладкое тоже, - строго заявила
Джаваха, и глаза ее сердито блеснули. - Как тебе не стыдно клянчить,
Бельская! - прибавила она.
Бельская сконфузилась, но ненадолго: через минуту она уже звонким
шепотом передавала следующему "столу":
- Mesdames, кто хочет меняться - биток за сладкое?
Девочки с аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки... Я невольно
вспомнила пышные свиные котлетки с луковым соусом, которые у нас на хуторе
так мастерски готовила Катря.
- Ешь, Люда, - тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне.
Но я есть не могла.
- Смотрите на Ренн, mesdames'очки, она хотя и получила единицу, но не
огорчена нисколько, - раздался чей-то звонкий голосок в конце стола.
Я подняла голову и взглянула на середину столовой, где ленивая, вялая
Ренн без передника стояла на глазах всего института.
- Она наказана за единицу, - продолжал тот же голосок.
Это говорила очень миловидная, голубоглазая девочка, лет восьми на
вид.
- Разве таких маленьких принимают в институт? - спросила я Нину,
указывая ей на девочку.
- Да ведь Крошка совсем не маленькая - ей уже одиннадцать лет, -
ответила княжна и прибавила: - Крошка - это ее прозвище, а настоящая
фамилия ее - Маркова. Она любимица нашей начальницы, и все "синявки" к ней
подлизываются.
- Кого вы называете "синявками"? - полюбопытствовала я.
- Классных дам, потому что они все носят синие платья, - тем же тоном
продолжала княжна, принимаясь за "бламанже", отдающее стеарином.
Новый звонок возвестил окончание обеда. Опять та же дежурная старшая
прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы.
- Ниночка, хочешь смоквы и коржиков? - спросила я шепотом Джаваху,
вспомнив о лакомствах, заготовленных мне няней.
Едва я вспомнила о них, как почувствовала легкое щекотание в горле...
Мне захотелось неудержимо разрыдаться. Милые, бесконечно близкие лица
выплыли передо мной как в тумане.
Я упала головой на скамейку и судорожно заплакала.
Ниночка сразу поняла, о чем я плачу.
- Полно, Галочка, брось... Этим не поможешь, - успокаивала она меня,
впервые называя меня за черный цвет моих волос Галочкой. - Тяжело первые
дни, а потом привыкнешь... Я сама билась, как птица в клетке, когда
привезли меня сюда с Кавказа. Первые дни мне было ужасно грустно. Я думала,
что никогда не привыкну. И ни с кем не могла подружиться. Мне никто здесь
не нравился. Бежать хотела... А теперь как дома... Как взгрустнется, песни
пою... наши родные кавказские песни... и только. Тогда мне становится сразу
как-то веселее, радостнее...
Гортанный голосок княжны с заметным кавказским произношением приятно
ласкал меня; ее рука лежала на моей кудрявой головке - и мои слезы
понемногу иссякли.
Через минут десять мы уже уписывали принесенные снизу сторожем мои
лакомства, распаковывали вещи, заботливо уложенные няней. Я показала княжне
мою куклу Лушу. Но она даже едва удостоила взглянуть, говоря, что терпеть
не может кукол. Я рассказывала ей о Гнедке, Милке, о Гапке и махровых
розах, которые вырастил Ивась. О маме, няне и Васе я боялась говорить, они
слишком живо рисовались моему воображению: при воспоминании о них слезы
набегали мне на глаза, а моя новая подруга не любила слез.
Нина внимательно слушала меня, прерывая иногда мой рассказ вопросами.
Незаметно пробежал вечер. В восемь часов звонок на молитву прервал
наши беседы.
Мы попарно отправились в спальню, или "дортуар", как она называлась на
институтском языке.