Чарская Лидия Алексеевна. Повести и рассказы
Глава V
В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы
Мы выехали на заре... Еще задолго до восхода у ворот стояла почтовая
коляска, куда Родам, Абрек и Андро переносили всевозможные узелки и тюрички
с пожитками и провизией. Бабушка напутствовала на крыльце Юлико:
- Ты помни, милый, что настоящий князь должен держать себя с
достоинством, - говорила она. - Веди же себя в чужом ауле, как подобает
тебе по твоему происхождению.
И она перекрестила его несколько раз и поцеловала с материнскою
нежностью.
- Прощайте, бабушка. - подошла я к ней.
- Прощай, - сухо кивнула она мне и протянула руку для поцелуя. - Не
обижай Юлико... Веди себя прилично...
- Я уже обещала это моему отцу! - не без гордости заявила я и, еще раз
повиснув на папиной шее, шепнула ему, пока он целовал меня в "свои
звездочки", как называл он мои глаза в минуту особой нежности: - Слышишь? я
обещала это тебе и постараюсь сдержать мое обещание.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета, готовая
повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в
коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели
Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином.
Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках
тахты, взятых из дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на
появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
- Ну, храни вас Бог! - осенил отец широким крестным знамением коляску,
провожая меня долгим любящим взглядом...
Лошади тронулись...
Горы и скалы, пастбища и поля, засеянные кукурузой, замелькали перед
нами. Мы ехали по долине Куры и любовались ее плавным течением. Изредка на
пути попадались нам развалины крепости и замков.
К вечеру мы остановились переменить лошадей и отдохнуть в духане,
прежде чем вступить за черту в горы. Духан стоял у подошвы горы, весь почти
скрытый под навесом исполинской скалы... Хозяин духана, старый армянин,
принял нас как важных путешественников и гостеприимно открыл нам двери
духана. Нам отвели самую лучшую комнату с громадным бухаром*, в котором
жарился на угольках ароматичный кусок баранины. Вкусный шашлык**, соленый
квели***, легкое грузинское вино, заедаемое лавашами**** - все было вмиг
уничтожено проголодавшимися желудками.
______________
* Камин.
** Восточное кушанье из баранины.
*** Местный сыр.
**** Лепешки, заменяющие хлеб.
- Ночь мы проведем в горах, - заявил деда Магомет, чем привел меня в
неописуемый восторг.
- А там нет разбойников? - тревожно спросил задремавший было у камина
княжич.
- Душманы* всюду... Душманами кишат горы, - со смехом воскликнула
Бэлла, но, заметив растерянный вид Юлико, сразу осеклась.
______________
* Горные разбойники.
Я же, помня обещание, данное отцу, старалась ничем не дразнить
трусливого мальчика.
На свежих горных лошадках мы бойко въехали в горы. Я удивлялась только
выносливости коней деды и Бэллы, которые неустанно ступали под ними своей
быстрой иноходью. Мне хотелось спать, но картина горной ночи была до того
заманчиво-прекрасна, что я глядела на нее, не отрываясь и забывая о сне.
Палевый диск месяца обливал горы бледно-золотистым дрожащим светом. Внизу
бежали потоки, шумя и волнуясь, точно спеша на званый праздник... По краям
дороги зияли пропасти, страшные и непроницаемые... Часто-часто среди ночной
тишины обрывался камень от уступа и падал с оглушительным стоном в жадные
объятия бездны... Юлико вздрагивал от страха и с испугом открывал слипшиеся
глаза... Он пугался шума горных потоков и поминутно вскрикивал при падении
небольших обвалов и хватал то меня, то Анну за руку.
Между тем мы поднимались все выше и выше в горы, теперь уже вдоль
течения быстрой Арагвы. Миновав ее, мы начали углубляться в страну горцев.
Я уснула, убаюканная мирным позвякиванием наших бубенчиков, в первый
раз чувствуя себя свободной от нравоучений и поминутных выговоров
бабушки...
Проснулась я во время остановки у нового духана. Подле меня спала
Бэлла. Нимало не уставшая от проведенной в седле ночи, она села в коляску
по настоянию деды. Княжич Юлико прикорнул белокурой головкою к плечу старой
Анны и также спал.
А солнце уже поднялось высоко и озолотило скаты гор, покрытые зеленью
и лесом...
Мы ехали теперь по узкой тропинке на самом краю Ущелья. Я взглянула
вниз, свесившись через край коляски, и тотчас же зажмурила глаза,
испугавшись зияющей пасти черной бездны.
- Деда! - тихонько окликнула я старика, ехавшего за нами и ведшего на
поводу коня Бэллы, - скоро Бестуди?
Он тихо засмеялся в ответ:
- Скоро захотела, торопиться некуда - успеем!
- Возьми меня на седло, деда! - попросила я, и старик, любивший меня,
пожалуй, не меньше своей Бэллы, протянул свои сильные руки и, перебросив
меня через кузов коляски, опустил на седло Бэллиной лошади.
- Берегись, джаным, предайся воле коня и сиди спокойно, - сказал он,
красноречиво косясь на пропасть.
- Я не боюсь! - не без тайной гордости воскликнула я.
И действительно, я больше не ощущала страха.
Целый день ехала я по краю горной стремнины, точно вросшая в седло
моего коня... Иногда я понукала его легким движением каблучка и ужасно
радовалась, когда дед Магомет оглядывался назад и обнимал всю мою маленькую
фигурку ободряющим и в то же время любующимся взглядом.
Вдруг я заметила горного тура, выбежавшего на самый край пропасти.
- Ах, - успела только крикнуть я, - смотрите!
Но тур повел своими круглыми глазами и, увидя приближающуюся кучку
людей, скрылся за уступом.
Нам попадались навстречу целые стада серн, прелестных и грациозных, с
умными глазами и гибкими членами. Они разбегались при нашем приближении,
пугливые и дикие, с ветвистыми рогами.
Проведя еще ночь под кровлей горного духана, мы, наконец, к вечеру
подъехали к аулу Беджит.
Я первая заметила его белеющие сакли и радостно закричала приветствие,
подхваченное горным эхом и разбудившее все еще сонного Юлико.
Еще немного - и миновав Беджит с его большими и богатыми саклями и
высокою мечетью*, мы выехали в лесистую долину и стали снова подниматься к
аулу Бестуди, прилепившемуся своими саклями к горным склонам.
______________
* Мусульманский храм.
Вот полуразвалившиеся бойницы крепости, вот кривая улица, ведущая к
дому деда... По ней двенадцать лет тому назад русский воин и князь увозил,
пользуясь покровом ночи, неоцененную добычу - красавицу-горянку.
Я вспомнила этот аул при первом же взгляде, несмотря на то, что была
здесь очень маленькой девочкой.
Нас встретил старый наиб*, весь затканный серебром, с дорогим оружием
у пояса. Наиб приветствовал деда с благополучным возвращением.
______________
* Старшина селения.
- Моя внучка - княжна Джаваха-оглы-Джамата, - представил он меня
наибу.
- Приветствую дочь русского бека* в моем ауле, - величаво и
торжественно произнес старик.
______________
* Князя.
- Это отец моего жениха, - успела мне шепнуть Бэлла. - Он тоже бек,
наиб нашего аула. Он важный ага... А я буду женою его сына, - не без
гордости произнесла она.
- И тоже будешь тогда важная! - засмеялась я.
- Глупая джанночка! - расхохоталась Бэлла. - А вот и наша сакля*.
Помнишь?
______________
* Домик горцев.
Коляска остановилась у большой сакли деда, приютившейся на самом краю
аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об
охранении ее плоской кровли от горных дождей.
- Вот мое царство! - и с этими словами Бэлла ввела нас под свою
кровлю.
В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием,
стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась
"кунацкой". Здесь деда принимал гостей, здесь пировали лезгины своего и
чужих аулов.
Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь
устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными
глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю,
свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:
- Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!
Она, конечно, не поняла, чему он завидует, но рассмеялась по
обыкновению своим заразительным смехом.
Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле
Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали
нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили
на своем наречии:
- Не хорошо... Смешные...
Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без
серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не
производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными
бешметами.
- Глупые маленькие дикари! - обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла
перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои
черные газельи глазки, лепетали что-то оживленно и скоро, удивляясь, чему
сердится этот смешной, беленький мальчик.
Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где
хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни...
Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю
молитву с крыши минарета*, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с
полом постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.
______________
* Башня на мечети.
- Спишь, радость? - услышала я шепот моей шалуньи-тетки.
- Нет еще! а что?
- Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой...
Иди за мной.
И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка,
стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну
кунацкой... Там было много народу, все седые большею частью, важные
лезгины. Был тут и старый бек - наиб аула, встретивший нас по приезде.
Между всеми этими старыми, убеленными мудрыми сединами людьми, ярко
выделялся стройный и тоненький, совсем юный, почти ребенок, джигит.
- Это и есть мой Израил! - шепнула мне Бэлла.
- Красивый мальчик! - убежденно заметила я. - Зачем они собрались,
Бэлла?
- Тсс! Тише, глупенькая... Услышат - беда будет. Сегодня один с отцом
вносят моему отцу калым*... Сегодня калым, через три дня свадьба... Продали
Бэллу... "Прощай, свобода!" - скажет Бэлла... - грустно заключила оба.
______________
* Выкуп. По обычаю горцев, жених дает деньги за невесту.
- А разве ты не хочешь выйти за Израила? - заинтересовалась я.
- Страшно, джаным: у Израила мать есть, сестра есть... и еще сестра...
много сестер... На всех угодить надо... Страшно... А, да что уж, -
неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, - свадьба
будет, новый бешмет будет, барана зажарят, палить будут, джигитовка...
Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят! - и мы с гиканьем
и смехом отпрянули от окна и бросились к себе, разбудив по дороге
заворчавшую Анну и Юлико.
Через три дня была свадьба...
Она с утра сидела в сакле на своей половине, где старая лезгинка, ее
дальняя родственница, убирала и плела ее волосы в сотни тоненьких косичек.
Набралось сюда немало лезгинских девушек - поглазеть на невесту. Тут была
стройная и пугливая, как серна, Еме и Зара с недобрым восточным лицом,
завидовавшая участи Бэллы и розовая Салемо с кошачьими ухватками и многие
другие.
Но Бэлла, переставшая почему-то смеяться, жалась ко мне, пренебрегая
обществом своих подруг.
- Нина, светик, яхонтовая... - шептала она по временам и быстро,
быстро и часто целовала меня в глаза, лоб и щеки.
Она волновалась... В белом, шитом серебром бешмете в жемчужной
шапочке, с длинной, мастерски затканной чадрой, с массою ожерелий и
запястий, которые поминутно позвякивали на ее твердой и тонкой смуглой
шейке, Бэлла казалась красавицей.
Я не могла не сказать ей этого.
- У-у, глупенькая, - снова услышала я ее серебристый смех, - что
говорить-то, сама душечка! У-у, газельи глазки, розаны-губки,
зубы-жемчужины! - истинно восточными комплиментами наградила она меня.
Потом вдруг оборвала смех и тихо шепнула: "пора".
Еме подала ей бубен... Она встала, повела глазами, блестящими и
тоскливыми в одно и то же время, и вдруг, внезапно сорвавшись с места и
ударяя в бубен, понеслась по ковру в безумной и упоительной родимой пляске.
Бубен звенел и стонал под ударами ее смуглой хорошенькой ручки.
Стройная ножка скользила по ковру... Она вскрикивала по временам быстро и
односложно, сверкая при этом черными и глубокими, как горная стремнина,
глазами. Потом закружилась, как волчок, в ускоренном темпе лезгинки,
окруженная, точно облаком, развевающеюся белою чадрою.
Салеме, Еме, Зара и другие девушки ударяли в такт в ладоши и
притоптывали каблуками.
Потом плясали они. Наконец, очередь пришла на меня. Мне было совестно
выступать на суд этих диких, ничем не стесняющихся дочерей аула, но не
плясать на свадьбе - значило обидеть невесту и, скрепя сердце, я решилась.
Я видела, как во сне, усмехающееся недоброе лицо Зары и поощрительно
улыбающиеся глазки Бэллы, слышала громкие возгласы одобрения, звон бубна,
веселый крик, песни... Я кружилась все быстрее и быстрее, как птица летая
по устланному коврами полу сакли, звеня бубном, переданным мне Бэллой, и
разбросав по плечам черные кудри, хлеставшие мое лицо, щеки, шею...
- Якши!* Нина молодец! Хорошо, девочка! Ай да урус! ай да дочь
русского бека! - услышала я голос моего деда, появившегося во время моей
пляски на пороге сакли вместе с важнейшими гостями.
______________
* Хорошо.
- Якши, внучка! - еще раз улыбнулся он и протянул руки.
Я со смехом бросилась к нему и скрыла лицо на его груди... И старые,
строгие ценители лезгинки, сами мастерски ее танцующие черкесы, хвалили
меня.
Между тем Бэлла, которая не могла, по обычаю племени, показываться в
день свадьбы гостям, набросила на лицо чадру и скрылась за занавеской.
Из кунацкой доносились плачущие звуки зурны* и чиунгури. Дед Магомет и
бек-наиб позвали всех в кунацкую, где юноша-сазандар**, с робкими
мечтательными глазами настраивал зурну.
______________
* Музыкальный инструмент вроде волынки.
** Странствующий певец.
Я и Юлико последовали туда за взрослыми.
- Как вы хорошо плясали, Нина; куда лучше всех этих девушек, - шепнул
мне восторженно мой двоюродный брат. - Я бы хотел научиться плясать так же.
"Куда тебе, с твоими кривыми ногами!" - хотелось крикнуть мне, но,
вспомня обещание, данное мною отцу, я сдержалась.
Лезгины расселись по тахтам и подушкам. Слуги поставили между ними
дымящиеся куски баранины, распространяющие вкусный аромат, блюда с пряными
сладостями, кувшины с душистым щербетом* и с какою-то переливающеюся
янтарною влагою, которую они пили, вспоминая Аллаха.
______________
* Лакомство на Востоке.
Девушки одна за другою выходили на середину и с пылающими лицами и
блестящими глазами отплясывали лезгинку. К ним присоединялись
юноши-лезгины, стараясь превзойти друг друга в искусстве танцев. Только
юный бек Израил, жених Бэллы, сидел задумчивый между дедом Магометом и
своим отцом наибом. Мне было почему-то жаль молоденького бека, жаль и
Бэллу, связанных навеки друг с другом по желанию старших, и я искренно
пожелала им счастья...
Лезгинка кончилась, и выступил сазандар со своей чиунгури*.
______________
* Род гитары.
Он тихо провел рукой по струнам своего инструмента, и запели струны,
которым вторил молодой и сочный голос сазандара.
Он пел о недавнем прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми
соколами, о кровавых войнах и грозных подвигах лихих джигитов... Мне
казалось, что я слышала и вой пушек и ружейные выстрелы в сильных звуках
чиунгури... Потом эти звуки заговорили иное... Струны запели о белом
пленнике и любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с
соловьиными трелями и розовым ароматом...
И седые, важные лезгины, престарелые наибы соседних аулов, и гордые
беки слушали, затаив дыхание, смуглого сазандара...
Он кончил, и в его ветхую папаху, встретившую не одну непогоду под
открытым небом, посыпались червонцы.
Между тем наступал вечер. Запад заалел нежным заревом. Солнце
пряталось в горы...
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали
ржание коней и он с десятком молодых джигитов умчался из аула в свое
поместье, лежавшее недалеко в горах. Дед Магомет, взволнованный, но
старавшийся не показывать своего волнения перед гостями, пошел на половину
Бэллы. Я, Юлико и девушки - подруг невесты последовали за ним.
Там он трогательно простился с дочерью. В первый раз я увидела слезы в
глазах хорошенькой Бэллы.
- Да будет благословенье Аллаха над моей голубкой, - тихим,
растроганным голосом произнес старик и положил руку на черную головку
молодой девушки, припав шей на его грудь.
Потом мы провожали Бэллу, усадили ее в крытую арбу, всю закутанную от
любопытных глаз непроницаемой чадрою. В один миг ее окружили полсотни
всадников из лучших джигитов аула Бестуди.
- Прощай, Нина, прощай, миленькая джаным, прощай, бирюзовая! - успела
она шепнуть мне и наскоро прижалась мокрой от слез щекой к моему лицу.
Лошади тронулись. Заскрипела арба, заскакали с диким гиканьем
всадники, джигитуя всю дорогу от аула до поместья наиба.
Вот она дальше, дальше эта тяжелая, скрипучая арба, окруженная
гарцующими горцами. Вот еще раз мелькнула своим белым полотняным верхом и
исчезла за горным утесом...
Мы вернулись в саклю. Пустой и неуютной показалась мне она по отъезде
Бэллы.
- Да... да... - поймав мой тоскующий взор, произнес загрустивший,
как-то разом осунувшийся дедушка, - двенадцати лет не минуло, как одна дочь
упорхнула, а теперь опять, другая... Обе важные, обе княгини, обе в золоте
и довольстве... А что толку? Что мне осталось?
- Я тебе осталась, дедушка Магомет. Я, твоя Нина, осталась тебе! -
пылко вырвалось у меня, и я обвила сильную шею старика моими слабыми,
детскими руками.
Он заглянул мне в глаза внимательным и острым взглядом. Должно быть,
много любви и беззаветной ласки отразилось в них, если вдруг теплый луч
скользнул по его лицу и он, положив мне на лоб свою жесткую руку, прошептал
умиленно:
- Спасибо тебе, малютка. Храни тебя Аллах за это, белая птичка из
садов рая!