БУЛЬКА И КАБАН

 

 Один раз на Кавказе мы пошли на охоту за кабанами, и Булька прибежал со

мной.  Только что гончие погнали,  Булька бросился на  их голос и  скрылся в

лесу. Это было в ноябре месяце: кабаны и свиньи бывают тогда очень жирные.

     На Кавказе,  в  лесах,  где живут кабаны,  бывает много вкусных плодов:

дикого винограду,  шишек, яблок, груш, ежевики, желудей, терновнику. И когда

все эти плоды поспеют и тронутся морозом, кабаны отъедаются и жиреют.

     В  то  время  кабан так  бывает жирен,  что  не  долго может бегать под

собаками.   Когда  его   погоняют  часа  два,   он   забивается  в   чащу  и

останавливается.  Тогда  охотники бегут  к  тому  месту,  где  он  стоит,  и

стреляют.  По лаю собак можно знать, стал ли кабан или бежит. Если он бежит,

то собаки лают с визгом,  как будто их бьют;  а если он стоит,  то они лают,

как на человека, и подвывают.

     В эту охоту я долго бегал по лесу, но ни разу мне не удалось перебежать

дорогу кабану.  Наконец я услыхал протяжный лай и вой гончих собак и побежал

к тому месту.  Уж я был близко от кабана.  Мне уже слышен был треск по чаще.

Это ворочался кабан с собаками. Но слышно было по лаю, что они не брали его,

а только кружились около. Вдруг я услыхал - зашуршало что-то сзади, и увидал

Бульку. Он, видно, потерял гончих в лесу и спутался, а теперь слышал и лай и

так же,  как я, что было духу, катился в ту сторону. Он бежал через полянку,

по  высокой траве,  и  мне  от  него  видна только была его  черная голова и

закушенный язык в белых зубах.  Я окликнул его,  но он не оглянулся, обогнал

меня и  скрылся в  чаще.  Я  побежал за ним,  но чем дальше я  шел,  тем лес

становился чаще и  чаще.  Сучки сбивали с  меня шапку,  били по  лицу,  иглы

терновника цеплялись за платье.  Я  уже был близок к  лаю,  но ничего не мог

видеть.

     Вдруг я услыхал,  что собаки громче залаяли; что-то сильно затрещало, и

кабан стал отдуваться и захрипел.  Я так и думал, что теперь Булька добрался

до него и возится с ним. Я из последних сил побежал через чащу к тому месту.

     В самой глухой чаще я увидал пеструю гончую собаку. Она лаяла и выла на

одном месте, и в трех шагах от нее возилось и чернело что-то.

     Когда я  подвинулся ближе,  я  рассмотрел кабана и услыхал,  что Булька

пронзительно завизжал.  Кабан захрюкал и посунулся на гончую, гончая поджала

хвост и  отскочила.  Мне стал виден бок кабана и его голова.  Я прицелился в

бок и выстрелил.  Я видел, что попал. Кабан хрюкнул и затрещал прочь от меня

по чаще.  Собаки визжали,  лаяли следом за ним,  я  по чаще ломился за ними.

Вдруг,  почти у себя под ногами,  я увидал и услыхал что-то. Это был Булька.

Он  лежал на боку и  визжал.  Под ним была лужа крови.  Я  подумал:  пропала

собака; но мне теперь не до него было, я ломился дальше.

     Скоро я увидал кабана.  Собаки хватали его сзади, а он поворачивался то

на ту,  то на другую сторону.  Когда кабан увидал меня, он сунулся ко мне. Я

выстрелил другой раз почти в  упор,  так что щетина загорелась на кабане,  и

кабан захрипел, пошатался и всей тушей тяжело хлопнулся наземь.

     Когда я  подошел,  кабан уже был мертвый,  и только то там,  то тут его

пучило и подергивало.  Но собаки, ощетинившись, одни рвали его за брюхо и за

ноги, а другие лакали кровь из раны.

     Тут я  вспомнил про Бульку и пошел его искать.  Он полз мне навстречу и

стонал.  Я подошел к нему,  присел и посмотрел его рану. У него был распорот

живот,  и  целый  комок кишок из  живота волочился по  сухим листьям.  Когда

товарищи подошли ко мне,  мы вправили Бульке кишки и зашили ему живот.  Пока

зашивали живот и прокалывали кожу, он все лизал мне руки.

     Кабана привязали к  хвосту лошади,  чтобы  вывезти из  лесу,  а  Бульку

положили на лошадь и так привезли его домой.  Булька проболел недель шесть и

выздоровел.